Перстенёк с бирюзой (СИ)

Вадим взвыть хотел, да не стал пугать девушку, что так доверчиво глядела на него сей миг. Смотрел на нее, подняв высоко голову, и любил еще крепче.

– И ты не тревожься. Вскоре будет просторно, вольно. Ворота крепостные открою, чтобы тебе дышалось легко, – обещал и твердо верил в свои слова.

– Это как? – Настя глаза распахнула шире некуда.

– А так. Запоры скину и привольно будет.

– Вадим Алексеич, ты что такое говоришь? А если ворог?

– То моя забота, а ты сиди и жди.

– Ждать? – боярышня растерялась совсем.

– Да. До шапки лета, – усмехнулся, подмигнул.

– Боярин, да шутишь со мной, – обиделась и отвернулась.

– Настя, вот те крест, не шучу, – ухватился за подоконник, потянулся к девушке. – Да повернись ты, свалюсь.

– Ой, – Настасья всплеснула руками, потянулась к Норову, ухватила за ворот рубахи и держала изо всех силенок.

Тут уж Норов не выдержал, прыснул смехом, соскочил на землю, тем и разбудил тётку.

– Настя, что ты? – сонно спросила Ульяна. – Что там топчешься? Ночь-полночь, а ты полошишься.

– Так…я… – Настасья замялась, – Так серый прибежал, скулит.

– Гони его, – шипела тётка. – Бегается шерстнатый, спать не дает.

– Кыш, кыш, – Настасья махала рукой в окошко. – Иди, серенький, ступай отсюда.

Норов потряс головой, хохотнул тихонько и пошел. А как иначе? Не стоять же под окном до утра. Но так-то глянуть, и это можно. В ложне тоска, а тут Настя рядом. Все ж шагал к крыльцу, да вспоминал, как потешался над парнями, что до рассвета подпирали стенки у девичьих окошек.

– Ну простите, мужики, кабы б знал, что все вот так, слова лишнего не кинул, – шептал себе под нос, сам с собой уговаривался.

По темным сеням ступал неторопко, тихо. У малой клети и вовсе остановился, прислонился спиной к стене и глаза прикрыл. Раздумывал – смеяться над собой, нет ли? Порешил, что потешаться причин нет, а вот радоваться – сколь угодно. А как иначе? Настя потеплела к нему, потянулась. Иль только показалось, что смотрит нежно, что улыбается, глядя на него?

Пока топтался в темноте, дурилка, дверь на бабьей половине скрипнула и послышался робкий голосок Насти и сердитый тёткин:

– Я мигом, тётенька, – боярышня вроде оправдывалась. – Только водицы зачерпну.

– Девку кликни, – шипела Ульяна.

– Я быстро, ты и оглянуться не успеешь.

– Тьфу, заполошная, – тётка ругалась. – Плат накинь, срамница. В одной рубахе не скачи по дому. Свечу, Настя, свечу-то забыла, – наставляла боярыня. – Растяпа.

Норов, недолго думая, выскочил и встал посреди сеней; слышал уж тихую Настину поступь, разумел, что торопится. А через миг услыхал и тревожный шёпот боярышни:

– Вадим Алексеич... – показалась в сенях: рубаха белеет, сверху кое-как на плечи накинут платок.

– Настёна, – кинулся к Насте, обнял и потянул подалее от тёткиной ложницы, – здесь я. Что ты, любая, напугалась?

– Ой, мамочки, – Настя тряслась, хваталась за Вадимову рубаху. – Ты с окошка прыгал, не расцарапался? Почудилось мне, что рукой зацепился. Кровь есть, нет ли?

А Норову не до царапин вовсе: Настя в руках – теплая, душистая. Сквозь тонкое полотно рубахи почуял боярин упругий стан, с того разум обронил и зашептал жарко, зарывшись лицом в шелковые кудри:

– Настя, если так вокруг меня ходить будешь, сам себя порежу, – прижал девушку к стене и обнял крепче. – Не люб тебе, знаю, но ведь дорог. Иначе не тревожилась бы так.

– Цел? – шептала и из рук его не рвалась.

– Цел, не бойся, – не удержал себя Норов, склонился и прижался губами к ее плечу, что показалось из под плата.

Услыхал только короткий вздох боярышни, а потом почуял ее руки на своей груди. Если бы приласкала, то и не выпустил, не оглянулся бы ни на тётку, ни на уряд, ни на божий гнев. Но отталкивала, шептала:

– Боярин, пусти, – трепыхалась. – Пусти.

Делать нечего, отпустил. Отступил на шаг:

– Завтра приходи на заборола после церкви. Ольга явится стрелы метать, – сказал, глядя, как блестят глаза бирюзовые. – Придешь? – просил.

Настя плат оправила, голову опустила низко и прошептала тихо:

– Приду, – и пошла поскорее по сеням.

Вадим долго вослед не глядел, пошел в ложню свою от греха подальше. А как иначе? Пост же.

Глава 24

– Боярышня, куда ж мне такое? – Зинка отмахивалась от нарядного плата. – Чай, из простых я.

– Зинушка, возьми, голубушка, к лицу тебе, – Настя, довольная, улыбчивая, накинула подарок на крепкие плечи девицы. – И вот еще очелье тебе. Сама вышивала. То к празднику, милая, не просто так. Ты и сегодня надень, и в церковь на Пасху.

– Дай тебе бог, Настасья Петровна, – Зинка поклонилась низёхонько и прошлась по ложнице, поворачиваясь и так, и эдак. – Отродясь такой нарядной не ходила.

– Вот и ходи, радуйся, – Настя улыбнулась девке, перебирая навеси, купленные для нее тёткой. – Зина, пост ныне, надо ли наряжаться? Да и забавы со стрелами ко времени ли?

– Так Порубежное, боярышня, – Зинка присела рядом с Настей на лавку. – Наши денёчки считаны. Пост, не пост, а ворог не дремлет. Здесь до любого игрища жадны, вдруг иного ничего не будет. Ты привыкнешь к такому.