Перстенёк с бирюзой (СИ)

В сени уж вбежал Бориска Сумятин, на ходу прокричал:

– Ворог полез, наскочил через засеку, пошел на дальнюю заставу! Опередил нас! – и бросился в гридню к Норову. Выскочил вборзе обратно и метнулся на подворье.

Тётка замерла, потом обернулась к Насте и взглядом напугала темным:

– Видно, судьба. Нынче сотня уйдет, а ты завтра собирайся. Теперь многие дочерей из крепости отправят, и ты с ними уйдешь. Чай, обоз соберут скоро.

А Насте беда! Затрепыхалась, услыхав тревожный бой колокола, испугалась за Вадима, заплакала, не желая отпускать на смерть любого!

– Господи, только бы живым вернулся! – вскрикнула и бросилась в сени, оставив тётку стоять в изумлении.

Бежала к гридне, в дверях столкнулась с Вадимом: в бронях уж был, при опояске и мечах.

– Настя, – подхватил боярышню, прижал к себе, – любая, не бойся ничего. Крепость тебя сбережет, никто сюда не войдет. Дождись меня.

– Вадим, – шептала, обнимая, – живым вернись, – выдохнула будто и прижалась губами к его губам.

Целовала в последний раз, весь огонь свой отдала, всю любовь вложила. Цеплялась, дурочка, за крепкие плечи, за шею, отпустить не могла, но уж чуяла, как тоска подкатывает, укутывает сизой своей горечью.

– Вернусь, – Норов не без труда отоврался от Насти, дышал тяжело. – Теперь мне все нипочем, слышишь? Вернусь, – ухватил за боярышню за руку и стянул с пальца перстенёк с бирюзой. – Чтобы о тебе вспоминать. Не отдам, пока женой мне не станешь.

– Как скажешь, – голову опустила: повисли вдоль щек кудри шелковые, печально звякнули долгие блескучие навеси.

Настя отступила от него, дала дорогу, а он ушел, на пороге только и обернулся, ожег взглядом и улыбкой одарил отрадной. Потом ступил на приступки и отправился на подворье, где уж метались ратные, работные бегали, коней выводили.

Боярышня так и стояла в сенях, глядела на отсветы огня, какого принесли работные, все поверить не могла, что видит Норова в последний раз. Но и молилась Господу, чтобы сберег его, не оставил в беде, не дал погибнуть, отвел беду, избавил от ран.

Позже хлопотали с тёткой едва не до рассвета: ходили по улицам, народец перекликали. В крепости остались два десятка воев под рукой Ильи, да Ольгин бабий отрядец. Ульяна унимала жен, отпустивших так поспешно мужей, увещевала, успокаивала. Настя за спиной стояла и силилась помочь тётке, но свое горе едва удерживала, потому и молчала и не искала ласковых слов для порубежненских баб.

Спозаранку и тётка, и боярышня вскочили с лавок. Сном едва забылись, а тут по крепости суета пошла: обоз наскоро собрали, пожитки сметали и усаживались по телегам. Все больше девок увозили, девчонок, парни оставались в Порубежном, зная свое место и то, что надо уберечь дом от напасти, какая может случиться.

– Настенька, деточка моя, не заставляй себя скучать, не кручинься, – Ульяна обнимала боярышню, все отцепиться не могла. – Обратно возвращайся, коли тошно будет. Я ужо не дам тебя в обиду!

– Милая, хорошая моя, себя сбереги, – плакала Настасья, держалась за тётку.

– Я сберегу, – подошел Илья, встал за спиной Ульяны. – Ты весточку пришли, как домой захочешь, так я живо отряжу за тобой ратных. Вадим просил беречь, я слово сдержу. Слышишь ли?

– Дяденька, милый, благодарствуй, – Настя кланялась. – Тётеньку сбереги!

– Не тревожься, – и обнял крепкой рукой рыдающую тётку.

– Зина, глаз с нее не спускай, – наказывала Ульяна, грозилась. – Не сдюжишь, из-под земли тебя достану!

– Все сделаю, боярыня, – Зинка подскочила к Насте, потянула за собой. – Боярышня, идем. Вон уж возок готов. Сядем, укрою тебя. Поспи хоть малое время.

Настя застыла, да так бы и стояла, если б не крепкая Зинка: обхватила и повела. Как в возок садилась боярышня не помнила, как вышел обоз из крепости – тоже как в дыму. Да и потом всю долгую дорогу сидела Настя молча. Послушно жевала то, что подавала Зинка, спать укладывалась в лесу, да глаз не смыкала. Слёз не лила, кончились. А уж потом и долгий пусть подошел к концу.

С исходом седмицы, аккурат на третий день после Пасхи светлой, обоз вошел в княжье городище. Ратники, которых отрядил Илья, свели возок к церкви большой на высоком берегу. У ворот остановили уставших коней и помогли боярышне сойти на землю.

– Настя? – высокий чернобородый поп двинулся от церковной калитки. – Настюшка?

– Батюшка, – Настасья кинулась к Иллариону, себя не помня, – благослови! – выкрикнула птицей раненой и упала ему в ноги.

– Что ж ты? Как же? – Илларион склонился поднять боярышню. – Беда? Беда какая?

– Батюшка... – Настя крепко держалась за руки попа, заглядывала в глаза дорогие. – Не гони меня... Некуда мне идти....

– Ну что ты, что ты, – поп обнял дрожащую. – Пойдем в дом, расскажешь.

Глава 29

Спустя время. За седмицу до шапки лета