Перуново урочище

— Капитан! Я служил боем у русского капитана… Хе-хе-хе! Хороший был капитан! А только раз заругал меня, когда чужие люди, много чужих людей было. Собакой назвал меня… Я ночью пришел к нему… Хе-хе-хе!

Китаец почти налег мне на грудь и продолжал:

— Пришел и топором голову ему отрубил… потом мадам его ножом по горлу… потом детям… Эге-е-е!

Пьяный начал дико кричать и хохотать, пока, обессилев, не скатился с лежанки на пол и захрапел.

V Ночь расплаты

Днем я не видел Юмен-Лена. Пришел он только к ночи и тотчас же вышел на улицу.

— Те ушли? — кивнул он в сторону землянки.

— Ушли, сразу как солнце село, — сказал я.

Он потупился в, ничего не говоря, вошел в сени и начал копаться в ворохе тряпья и старых циновок, грудой набросанных в углу за печкой.

Он вытащил оттуда большой старинный револьвер и нож и засунул их за широкий пояс.

— У тебя, капитан, есть? — спросил он, скосив глаза на торчащую из-под полы своей куртки рукоятку револьвера.

— Да! — сказал я. — А разве нужно?

— Все случиться может… — загадочно улыбнувшись, ответил бой.

Мы прошли весь город и свернули в узкую улицу, ведущую в сторону шахты. В одной из землянок еще издали мы заметили освещение.

— Тсс! — прошипел Юмен-Лен и юркнул за угол, где была гуще тень. Я последовал за ним, и так, прячась, мы подвигались к освещенной землянке, около которой притаились.

Зайдя за нее со стороны глухой стены, китаец ножом быстро просверлил в глиняной стене отверстие и взглянул внутрь.

— Смотри! — произнес зловещим шепотом бой. — Смотри, капитан, и не говори потом дурного о Юмен-Лене!

В большой землянке было светло. К потолку были прикреплены разноцветные фонари, и несколько масляных ламп ярко горели в различных местах землянки, освещая обвешанные картинами и пестрыми афишами стены и новые циновки на полу.

На нарах в дальнем углу несколько китайцев с сосредоточенными и азартными лицами играли в карты и курили, какой-то рослый человек с бегающими глазами играл на визгливой однострунной «хутя»[34], подпевая заунывным, диким голосом.

Другой разносил в маленьких чашечках дымящееся питье, от которого краснели лица гостей и туманились глаза. Оба нанимателя готовили этот напиток из спирта и каких-то дурманных трав тут же у печки и зорко следили, чтобы деньги из карманов гостей переходили в руку китайца, разносившего чашки. Среди гостей были и мои сожители по землянке, и я даже расслышал в общем говоре голос Ли — убийцы моих несчастных соотечественников.

В другом углу, где было темнее, виднелись закутанные в теплые курмы[35] фигуры. Казалось, что эти фигуры спят, так неподвижны были они.

Когда же гости развеселились и опьянели, начали кричать и показывать героическую пляску с хлопаньем себя по бедрам и ногам и пластическими телодвижениями, тайные фигуры зашевелились, сбросили темные курмы и вышли на середину землянки.

Рев восторга встретил их. Не мог удержаться от восклицания и я.

Мой спутник взглянул на меня и сказал:

— Юмен-Лен все знал!

Когда я опять взглянул в землянку, три молодые девушки жеманно ходили перед нарами, тихо звеня колокольчиками причесок, гремя браслетами и щелкая длинными ногтями.

Все столпились вокруг и замолкли, глаз не сводя с этих кукольных лиц, ярко раскрашенных белой и алой краской, пестрых нарядов и уже забытых, нежных и кокетливых движений.

Девушки начали плясать, еще громче щелкая ногтями и пронзительно взвизгивая.

После каждого танца они обходили зрителей и собирали деньги.

Когда, утомленные, они сели на нары, их тотчас же окружила толпа.

Ли начал ссориться с двумя китайцами, старавшимися сесть рядом с девушками и угощавшими их трубками. Ссора перешла в драку, блеснули ножи и показалась кровь.

Девушки с визгом убежали, а приехавшие наниматели спокойно взирали на драку, хотя в ней начинали принимать участие все новые в новые люди.

— Ты видел, капитан? — уже не скрываясь, громко спросил меня Юмен-Лен. — Здесь — в городе мужчин, в тоске в лишениях, — мы ждем, пока пройдет безработица и голод в Китае. Укрываются здесь и те, кто грабил в убивал, кто не повиновался властям. Здесь для всех найдется место, здесь все равны. Одна крепкая рука правит всеми, пока не придут дурные люди и не привезут с собой спирта в женщин. Когда в человеке проснется зверь, для него один закон — смерть. Ты слышишь, капитан? — спросил он вдруг в указал рукой на город.

Из города доносились крики, пьяные голоса и беспорядочное пение.

— Дурные люди бросила уже заразу повсюду!

С этими словами Юмен-Лен бросился в землянку. Выбив дверь, он неожиданно появился среди дерущихся и несколькими ударами ножа сразу свалил двух человек; потом, выхватив револьвер, хладнокровно пристрелил обоих нанимателей и девушек и спокойно покинул объятую ужасом землянку.

В разных местах над городом, словно по сигналу, вспыхнуло зарево и начало разливаться по небу, трепетное и тревожное.

Заунывные крики обезумевших людей, вопли, треск горящей сухой травы на крышах, свист и гудение поднявшегося ветра и встревоженное карканье воронья — слились в одну хаотическую, грозную ноту.