Перуновы дети

– То, как Миролюбов отзывался об Изенбеке. Он низводил его до уровня горького пьяницы, который совершенно не интересовался дощечками и к тому же плохо говорил по-русски. Во-первых, мог ли человек, понимавший ценность дощечек, вытащивший их из пожара Гражданской войны и провезший через всю Европу, затем бросить в углу и «не интересоваться»? Во-вторых, мог ли человек, чрезмерно пристрастный к алкоголю и кокаину, работать на известнейшей ковровой фабрике «Тапи», иметь художественную мастерскую и пополнять её новыми картинами? В-третьих, логично ли утверждение, что человек, родившийся в Петербурге, получивший там два высших образования, сын офицера российского флота, сам морской офицер, художник, плохо говорил по-русски?! Расчёт, видимо, был на то, что Изенбек давно умер, а в эмиграции о его прошлом ничего не знали. Теперь всё проявляется в ином свете. Поэтому каждое слово Юрия Петровича нужно перепроверять фактами. Многие его утверждения столь противоречивы…

– Да-да, – согласилась Лида, – а что он говорит по поводу исчезновения дощечек?

– Пропаже дощечек он даёт в разное время различные объяснения. Это я вычитал из его книг и писем. Вначале говорит, что домовладелец, имевший ключ от квартиры Изенбека, видимо, использовал дощечки для растопки плиты… Вспомни, когда умер Изенбек? В августе. Какая печь топится в жару, летом? Потом Миролюбов объясняет, что часть картин и дощечки были изъяты немецкими спецслужбами «Аненэрбе» – «Наследие предков». Затем говорит о том, что квартира художника подверглась варварскому разграблению, в результате чего исчезло три четверти картин Изенбека и дощечки. Кстати, я спрашивал фрау Миролюбову, она о краже картин ничего не знает. А о дощечках вообще говорить не хочет, впечатление такое, что ей неприятно само воспоминание о них.

– Может быть… – Лида запнулась, – может, это связано с личностью Миролюбова, его каким-то неблаговидным поступком? Может, он сам уничтожил дощечки или продал их?

– Кто знает, – потёр лоб Вячеслав, – Миролюбов – человек загадочный…

– Что же будем делать с романом? – грустно вздохнула Лида. – Мы хотели написать обо всём так, как видим и чувствуем. Это значит: сказать правду, и про Миролюбова тоже… Но Галина Францевна живёт ради увековечивания его памяти, ради светлого идеала, кем был для неё Юрий Петрович. И если она прочтёт или от кого-то услышит… Выходит, это как раз тот случай, когда по этическим нормам мы должны сохранять молчание?

– Я считаю, – после долгой паузы произнёс Вячеслав, – мы должны писать так, как думаем.

– Но так же…

Чумаков улыбнулся.

– Ну, не будь Миролюбова, мы, возможно, так никогда и не узнали бы об уникальных «дощечках Изенбека» и прочих вещах. В этом его заслуга несомненна. И потом, мы ведь пишем художественное произведение. Конечно, кое-что заимствуем из реальности, но наши литературные персонажи – не портреты конкретных людей. Мы излагаем версию, которая является лишь одним из множества вариантов развития событий тех дней… К тому же мы должны воздать должное незаслуженно приниженной личности Изенбека, которая, в сущности, выходит во всей этой истории на первый план. Каждый, между прочим, имеет право на свою точку видения…

– Согласна, ну и хитрец же ты! – Лида, смеясь, растрепала мужу волосы.

Они говорили, обедали, опять говорили, пока в комнате не сгустились сумерки. Лида взглянула в окно и всплеснула руками.

– Ой, Слава, на улице уже темно, мы с тобой проговорили весь день и не заметили! А ему, – она опустила глаза на живот, – нужен свежий воздух…

– Всё-всё, извини! Уже собираюсь! – с готовностью откликнулся Вячеслав. – Как справедливо отмечают твои собратья-медики: моцион перед сном – отличная штука!

Они вышли на улицу. Прохладный ночной воздух приятно освежил лица.

– Куда направимся, мадемуазель?

– Хороша мадемуазель с таким животом, – засмеялась Лида. – Давай пройдёмся к парку.

– Для меня, Лидок, ты всегда будешь «мадемуазель», я и себя зрелым мужчиной пока не считаю. А в сравнении с Вечностью можно сказать, что мы с тобой ещё мальчик и девочка, бредущие в неизвестность под звёздным пологом ночи. Красиво сказал, а?

– Слава, как ты думаешь, Светозар, Велимир, Мечислав и другие образы из твоих видений – они реальны? Я имею в виду, они действительно могли существовать когда-то? – задумчиво спросила Лида.

– Трудные вопросы задаёте, мадемуазель, – отвечал Вячеслав. – Может, мы всё это с тобой нафантазировали. А может, в самом деле установили какие-то непознанные связи с прошлым…

– Я вот думаю, насколько… – начала Лида.

– Насколько правдивыми получились эти персонажи? – договорил Вячеслав.

– Опять ты не даёшь мне закончить мысль, – слегка обиделась Лида.

– Виноват, извини! – Вячеслав в знак примирения поцеловал жену в плечо. – Прости, больше не буду выскакивать.

– В последний раз, больной, поверим вашему обещанию, – с напускной официальностью произнесла Лида, – хотя вы всё равно врёте…

Вячеслав с чувством глубочайшей вины вздохнул и тихо ответил:

– Конечно вру, доктор. Я неисправимый пациент…

Оба прыснули со смеху.