Перуновы дети

Между восьмигранником и внешними стенами оставалось ещё довольно пространства, в котором размещались старинные деревянные кресла для посетителей. Проходя мимо, Чумаков потрогал высокие и прямые дубовые спинки. И здесь только заметил, что кресла стояли лицом не к алтарю, как обычно, а к входу.

Всё разъяснилось, когда Галина Францевна, указав пальцем вверх, шёпотом сказала:

– Вон там, на втором ярусе, прямо над входом находится трон Карла Великого…

Таким образом, все посетители, как и подобало верноподданным, проходили под троном, попираемые стопами божественного владыки. Сидящие внизу также должны были лицезреть короля, не смея показать ему спину. Из двух царящих здесь символов величия – царского и Божеского – предпочтение отдавалось первому. Так, впрочем, было всегда, – для избранных Бог существовал лишь постольку, поскольку освящал их власть.

Заглянув в одну, вторую капеллу с редкими посетителями, Чумаков с Галиной Францевной покинули Ахен-Дом и медленно пошли по улочке.

Может, сказалась дорога, перемена климата или отсутствие тренировок, но нога всё больше давала о себе знать. Усилившаяся хромота, которая вначале была почти незаметна, не ускользнула от глаз опытной медсестры.

– Что у вас с ногой? Вы совершенно не похожи на человека с артритом, однако нога у вас болит серьёзно, я вижу.

– Старая рана, после операции, – не стал распространяться Чумаков.

– Что же вы молчали? – строго, озабоченно посетовала Галина Францевна. – Вернёмся домой, вы обязательно натрёте ногу моей мазью, она очень хорошо снимает боль.

Чумаков обратил внимание Галины Францевны на тот факт, что теперь они оба хромают. Это показалось забавным, и он рассмеялся.

– О-о-о, это нехорошо, – не одобрила она. – Вы такой молодой и сравниваете меня с собой, нет-нет, вы должны быть здоровы! А теперь давайте присядем где-нибудь здесь…

Они вновь оказались перед ратушей. Вокруг аккуратные дома, нижние этажи которых занимали в основном кафе, магазины сувениров и ресторанчики, поэтому лёгкие пластиковые столы и стулья стояли группками в разных местах мощённой брусчаткой площади. Галина Францевна и Чумаков, выбрав ближайшие, сели. Отсюда открывался прекрасный вид на собор, отчётливо выделялись три его главные части: вход, увенчанный острым высоким шпилем, ребристый купол над центральной частью и длинная шалашеобразная крыша над алтарём, а также прилепившиеся сбоку крыши капелл.

– Вам понравился Ахен-Дом? – спросила Галина Францевна.

– Это история, – чуть подумав, ответил Чумаков, – она такова, какая есть, и тем самым ценна для людей.

– Вятщеслафф Михайловитщ, скажите, а как вы вообще относитесь к религии? Вы, наверное… атеист?

– В общем-то да, – не отрицал Чумаков.

– Неудивительно, – констатировала Галина Францевна, – ведь атеизм царил у вас последние семьдесят лет.

– А может быть, это время было дано нам, чтобы осмотреться и уже сознательно выбрать свой путь? – возразил Чумаков. – Мне, например, всё интереснее и ближе становится наше древнеславянское мировоззрение…

– А я католичка, но не очень прилежная, хотя иногда хожу в церковь. Но раз в год осенью обязательно еду в Бельгию, точнее, в Раэрн, на могилу мужа. А шестого ноября еду в русскую церковь в Брюсселе и заказываю панихиду, потому что это день его смерти. Юра был верующим человеком, вы же знаете: его отец и дед были священнослужителями православной церкви.

Она произнесла «ортодокс», говоря о православии, и Чумакову невольно подумалось, что православие – чисто русское, славянское понятие. Оно не существует в переводе, поскольку «право-славие» есть «прославление Прави» – основного закона Бытия в философии древних русов. Как и понятие Великого Триглава, перешедшее в Святую Троицу, и древние праздники, и большинство обычаев – всё это оттуда, из неведомых многотысячелетних глубин прошлого.