Первач

Человеческий силуэт, неожиданно возникший впереди, заставил его остановиться. Не сразу Тихон сообразил, что перед ним памятник. А когда понял, удивился еще сильнее — настолько необычным казалось увидеть эту монументальную фигуру в столь странном положении.

Должно быть, под гигантским постаментом, на котором возвышалась фигура императора Александра III, образовалась трещина, а затем промоина, достаточная для того, чтобы тяжелое основание ушло в нее целиком. И теперь памятник стоял не на возвышенности, а на уровне земли, во весь рост своего тяжелого изваяния. Грязная вода в котловане, скрывшая собой постамент, чуть касалась сапог императора, облаченного в атаманский мундир сибирских казаков. Удивительным казалось, что памятник не покосился, не разрушился, в отличие от зданий, стоявших вдоль бульвара. Он по-прежнему стоял идеально ровно, отчего создавалось впечатление, будто самодержец, живой как никогда, решился прогуляться по улицам города, в котором никогда не бывал, но где в память о нем воздвигли памятник, затем разрушили после революции и восстановили спустя многие десятилетия.

И вот император в задумчивости остановился посреди огромной лужи. Он стоял к Тихону спиной, настолько могучей, что, казалось, дай Богу трех таких, и они не хуже атлантов будут держать Землю — не выдуманную мифотворцами, а самую что ни на есть настоящую.

Тихон обошел памятник и посмотрел на задумчивое лицо, обращенное на восток. Царь не замечал стоявшего поодаль человека, который по сравнению с ним казался ростом не больше гнома. Напряженно всматриваясь вдаль, Александр, должно быть, видел границы своей империи — той, которая навсегда исчезла в пламени истории. Возможно, согласно теории множественности миров, она еще где-то существовала. Где-то в иной реальности, в которой события легли совсем по-другому и где должны были жить люди, соответствующие той гармонии и духовной целостности, что читалась на лице великана.

Оправившись от потрясения, Тихон последовал дальше, но несколько раз останавливался, чтобы оглянуться на самодержца.

Он направился к видневшимся издали башням Кресто-Воздвиженского храма, стоявшего у основания горы, от которой взял правее, вдоль склона, а затем с замиранием сердца поднялся вверх. Ожидания не обманули — разрушений здесь оказалось меньше. Пройдя еще немного, Тихон достал бинокль и поднес к глазам. В узком промежутке между избежавшими разрушения зданиями он увидел, наконец, дом, с которым были связаны самые лучшие и в то же время самые чудовищные моменты его жизни. Размылось изображение в окулярах: нахлынувшие слезы мешали смотреть. Не утирая их, Тихон двинулся вперед, и поднявшийся неведомо откуда ветерок холодил ставшие влажными щеки.

Теперь отчетливо можно было разглядеть черные зеницы окон с закопченными стенами внутри и потемневший от грязи кирпич фасада, когда-то оранжевый, а теперь охристо-серый. Но все же это был его дом — не фантом, не призрак. Он ждал Тихона, манил к себе, как будто собирался раскрыть какую-то тайну.

Когда он свернул за угол, чтобы выйти к подъездам, стайка черных большеголовых птиц взметнулась навстречу. Они испугали Тихона, устремившись к нему, а потом резко брызнули в стороны. Но не улетели совсем, а какое-то время кружились, словно хлопья сгоревшей бумаги, после чего расселись на конструкциях порушенного детского городка, позволяя себя рассмотреть.

Уже привыкший к тому, что город вымер, Тихон не ожидал увидеть здесь хоть что-то живое. Тем более птиц. Тем более таких необычных на вид.

— Чем же вы тут питаетесь?

Страх, спровоцированный неожиданным появлением стаи, разросся до невероятного предположения: что если эти птицы призваны убивать любого, кто осмелится проникнуть в Полосу? Почему нет? Создавалось впечатление, что их крылья не просто отливают металлом, а сделаны из него. А их толстые мощные клювы, почему-то он был уверен, способны при желании пробить даже тонкий лист железа. Но прошло удивление, и Тихон отбросил эти мысли как полнейший бред. Но все же осторожно и медленно двинулся вдоль стены. Миновал первый подъезд, второй, и оказался перед своим. И вспомнил тот день, когда стоял здесь под проливным дождем и так же, как в эту минуту, смотрел на окна своей квартиры. Только тогда жизнь кипела вокруг, слышны были голоса автомобилей, шел проливной дождь, ветер трепал мокрые листья, и горел светильник над подъездной дверью — теперь покрытый толстым слоем пыли, хотя все еще целый…

Он покосился на птиц, но те застыли на прежних местах и только повернули к нему головы. Стараясь не думать о них, Тихон взошел по крыльцу в подъезд. Звуки его шагов уносились вверх по лестничным маршам. Он поднялся на свой этаж. Вот и двери квартиры. Дернул ручку. Естественно, было заперто. Отойдя к лестнице, Тихон сел на ступеньку.

А как еще могло быть? Крепкая стальная дверь и замок на ней, как и положено, исполняли свою роль — не впускать никого.

«О чем ты думал, когда шел сюда?! — ругал он себя. — Был бы ключ, я открыл бы дверь. Но ключ давно потерялся, и дверь не взломать даже топором».