Первая чаша

Первому не повезло Оттару, следом вылетел Арслан, заставив хозяина скинуть все карты кроме одной. Остался Орей с курами и спрятанной за ними свиньей, а на столе царил завал из карт, которые Урсан вскоре намеревался забрать себе. И вид у него был самодовольный.

– Я знаю, что свинья у тебя, – когда Орей отдал все, кроме кур, Урсан выкинул на стол сундук с золотом. – Давай, не бойся, пусть будет ничья, и никто ничего не получит!

Сундук нельзя было купить, поэтому монах скинул на гору карточного добра свинью. Все изгаженные богатства улетели обратно к ифриту.

Потом Орей медленно положил на стол шесть кур, и воцарилось молчание. Про эту мелкую карту, теряющуюся на фоне огромных богатств, все позабыли.

– Я победил, – тихо сказал Орей, окинув взглядом мужчин. – Вы все глупцы.

Урсан ударил кулаком по столу, вскочил с места, но в тот же миг раздался спокойный, но повелительный голос его отца.

– Сядь, сын. Ты просто проиграл в карты.

Тот опустился на место, тяжело дыша и сверля Орея гневным взглядом. Тот чувствовал волнение, граничащее с опьяняюще жгучим чувством победы.

– Мне нужны правда и вещь, которую я попрошу позже, – монах обратился к братьям.

– Какую ты хочешь правду? – спросил Урсан, не пытаясь скрыть недовольства.

– Хочу знать, делал ли ты для кого-то крючья или… особые ножи недавно?

– Конечно делал! Арслан заказывал у меня четыре новых ножа для выделки шкур! – прямо ответил тот, а младший брат Оттара заерзал на месте, догадавшись, в чем его подозревают.

– Святой человек, что ты спрашиваешь? Я же охотник! Мне постоянно нужны ножи! – возмутился он.

– И когда это случилось? – продолжал расспросы Орей.

– Примерно месяц назад.

– Это не мой брат, – проговорил вдруг Оттар, покачав головой. – Монах, это не может быть мой брат.

– Но раны были оставлены не когтями и клыками, а сталью. И оставлены намерено. А также хоссы не терзают тела, оставляя их при этом нагими и целыми. Они питаются мясом. Хосс-людоед съел бы все тело или уволок его в логово, но они не устраивают логова у рек, а всегда селятся в горах, – рассказал Орей и посмотрел на Урсана. – Не было ли еще кого-то, кто покупал ножи?

– Монах, на наших землях все мужчины носят ножи. Без этого никак. Это знак нашего статуса и силы. Часто ножи передаются по наследству, поэтому новые у меня заказывают редко. Это дороже, чем починить старый нож, не все могут себе это позволить. Староста Иршаб заказывал для младшего сына, но когда с ним случилась беда, этот нож не нашли.

– Так он подарил нож сыну? – решил уточнить Орей.

– Да, хороший был нож с именной гравировкой на рукояти. И он пропал вместе с одеждой. Это всё, что я могу тебе поведать, – подытожил Урсан.

В гостиной снова повисло молчание. Тяжелое, гнетущее, пропитанное завистью и подозрениями. Орей чувствовал, что эти темные эмоции были обращены к нему. Вместе с победой ифрит позволил Орею прочувствовать ненависть других людей. Братья Маас Фарек не ожидали, что задолжают монаху, которого посчитали дураком. Теперь он оставит в дураках их. Ну, или по крайней мере, добьётся свободы для Зариме.

Пока о правильности выбранной стороны он не задумывался, но колкие подозрения уже вползали в его разум, тихо и бесшумно, как сколопендра.

– Значит, у Хасана с собой тоже был нож? – спросил он, обратившись к Оттару.

– Разумеется, он всегда носил его с собой.

– Вижу, вопреки запрету Иршаба, вы решили выяснить истину, – произнес Ильдар, смотря на Орея.

– А почему вы были против этого? – монах пошел дальше, продолжил требовать причитающуюся ему правду.

Старик усмехнулся и промолчал. Он не заключал сделки с ифритом и отвечать был не обязан.

14. В сердцах правдивых стыд превсходит все печали

«Ты сожалеешь о своих деяниях? Это хорошо. Ведь дерево плодоносило, и могло давать нам пропитание ещё много лет. Да, из сломанных побегов можно вырастить новое, но старого уже не вернуть, а молодое зацветет не раньше чем через пять зим. Вот почему тебя гложет чувство стыда. Пусть ошибки прошлого научат тебя благоразумию, но не станут твоими оковами, что придется нести через всю жизнь».

Напутствие брата Мусаила юному монаху в саду у поломанной груши.

Арслан наутро сам зашёл к Орею и пригласил к столу. Там уже было накрыто, ароматно пахло пирогами и специями.

Монах, прежде чем покинуть комнату, принял заветные три чаши, пробормотав ритуальные фразы, и явился к завтраку уже осмелевший, зверски голодный и в хорошем настроении. Он сходу набросился на круглые пироги. Внутри оказалась начинка из риса и яиц, монах не мог остановиться и съел сразу пять штук, запивая их козьим молоком.