Первая формула [litres]

– Неприятности – чертовски сложная штука, особенно когда стараешься из них выпутаться. Угодить в неприятности значительно легче. Странно, правда?

Опыт подсказывал: Элойн совершенно права.

– Неприятности? А именно?

Интересно, в какую еще историю она влипла…

Элойн дважды легонько щелкнула меня по носу:

– Неважно. Тебе беспокоиться не о чем. Все позади.

Я прищурился. Сложно поверить, что она умудрилась уладить наше маленькое затруднение с пастырями и блюстительницей Правосудия.

– А я-то думал, рассказывать сказки – мое ремесло. Мне все же хотелось бы послушать твою историю.

– Разумеется, ты прав, Ари. Кстати, ты еще не закончил свой рассказ.

Хорошо, что имя мое она произнесла шепотом, и, скорее всего, никто в зале его не расслышал. Элойн потащила меня к дверям таверны и вытолкнула в ночь. В небе сияла полная луна, хотя ее свет затмевал миллион звезд.

– Продолжишь, пока гуляем?

Настойчивости в ее голосе не было – лишь искреннее любопытство. Элойн сплела наши пальцы в замок. Я не смог отказать и, откашлявшись, заговорил:

– Я потерял свою семью, все, что было мне дорого. Лишился единственного места, которое мог назвать домом. Стал свидетелем настоящей магической битвы. Увидел монстров, словно сошедших со страниц старой книжки, и они отняли у меня привычный мир, да и сам я едва уцелел. Мысль в голове крутилась одна – бежать! В конце концов мне удалось обрести новую семью, ведущую жизнь, полную тайн и опасностей, и найти человека, который обещал отомстить моим врагам.

26 Цена доброты

Улицы Абхара жестоки к потерявшимся детям. Я попал в извилистый лабиринт каменных стен и узких проходов. Ориентироваться в них дано лишь посвященным в тайны города – таким, как Ниша, например. Интересно, где она сейчас?

Люди, имеющие хоть каплю здравого смысла, во время бури укрылись кто где, и по ночным улицам бродили персонажи, с которыми мне столкнуться совсем не хотелось. Я мало знал о мире, располагавшемся за стенами моего трюма, однако понимал, что любой встречный может представлять опасность.

Мусор, вросший в утоптанную грязь дорог в переулках, впивался в ноги. Больно было не от самих ран, а от ощущения, что мне плохо – хуже некуда. Я бежал все дальше и дальше.

Перед глазами мелькали сплошь темные холодные стены, и чем дальше я продвигался, тем теснее они смыкались. Лодыжку вдруг пронзила острая боль, отдавшись в пятке, и я, несмотря на смятенное состояние, остановился на полном ходу. Споткнувшись, врезался плечом в глухую стену. Лишь природная ловкость и удача позволили мне избежать вывиха сустава.

Я был настолько взвинчен, что разглядывать ногу не стал и ковылял вперед, пока боль не отпустила. Потом снова побежал, придерживая за спиной книгу Маграба, которую, к счастью, умудрился не потерять.

Легкие горели, и сырой воздух не мог затушить в них огонь. Каждый вдох обжигал так, будто я находился у пылающего костра. В глазах стояла мокрая муть, и дождь тут был ни при чем.

Я пробирался по кривым улочкам, то и дело натыкаясь на какие-то деревяшки, торчащие из убогих торговых прилавков и тележек. Наконец силы меня покинули. Маграб учил сворачивать ткань разума, заставлял тренироваться с горящей свечой и отстраняться от внешних раздражителей, но сегодня вечером свечу я вызвать не мог, как ни пытался.

Пламя в мозгу упорно не желало возникать. Я лег на землю и, дрожа, обхватил себя руками. Дождь все капал и капал, и я переместил книгу Маграба себе на грудь, вообразив, что в ней содержится несущий долгожданное тепло огонь. Пусть он прогреет мои косточки… Конечно, ничего подобного случиться не могло, однако надежда – странная штука. Она не приемлет доводов разума и отрицает трудности, которыми испытывает нас мир. Надежда – уловка, позволяющая закрыть глаза на суровую правду.

Не всегда этот трюк помогает избавиться от боли в душе и в сердце. Тогда остается лишь ждать, пока она не возьмет с тебя свою дань.

И я ждал.

Усталость тоже заставляет забыть о реальности. Иногда слишком выматываешься, чтобы думать и чувствовать. Становится на все наплевать. Перед усталостью отступает сама боль. В какие-то минуты подобное состояние даже приветствуешь.

Собрав те силенки, что еще оставались в моем измученном теле, я пополз вперед, к небольшому ларьку в конце переулка. Хозяин, защищая свое торговое место от дождя, завесил его кусками вощеного холста, закрепив их сверху на деревянной раме, а нижние края присыпал землей. Я нашел место, где низ холста завернулся, и протиснулся внутрь. От бури наконец удалось укрыться, однако мне стало совсем плохо.

Плакать я уже был не в состоянии – спасибо дождю и долгому блужданию по улицам. Меня хватило лишь на то, чтобы свернуться клубочком, обхватив себя руками, и ждать. В конце концов я забылся тяжелым сном.

* * *

Проснуться меня заставил тычок между ребер. Вздрогнув, я сжался в комок. Так настрадался вчера, что даже не смог сразу вскочить на ноги.