Это настроение, которое так красноречиво и ярко рисует Винавер, и было той злополучною атмосферой, которая объясняет промахи Думы. Наши интеллигенты приходили в восторг по пустякам, потому что не понимали ни трудности задачи, которая перед ними лежала, ни своей ответственности перед родиной. Это как те безумцы, которые в 1914 году радостно начинали войну, fraiche et joyeuse[94]. Чему обрадовались эти легкомысленные политики из Бельведерской гостиницы? Что это был за плод «мук и раздумья»? И как гордиться тем мыльным пузырем, который якобы после себя «в назидание народу» оставила Дума?
Как все это было характерно! О России в то время забыли, как будто вся она поместилась в зале гостиницы. Победили, т. е. скрыли разногласие здесь, значит, как будто чего-то добились и для России.
Так покончили с злополучным воззванием; сделали жест, с себя сняли ответственность и остались довольны собой. Но скоро пришлось столкнуться с вопросом: как же эту нелепость приводить в исполнение?
Помню кадетскую конференцию под Москвой, в имении В.В. Пржевальского, где обсуждался и решался этот вопрос. Сообщения с мест были определенные: практического успеха от воззвания ждать было нельзя. Но это кадетов не смущало; все произошло классическим способом. Руководители партии были виртуозами в деле примирительных формул. Воззвание было принципиально одобрено; однако одновременно признано, что оно своей цели уже достигло, что Дума будет созвана в указанный для этого срок, и потому осуществлять его и отказываться от налогов и от воинской повинности незачем. Партия оказалась опять «едина» и «внутренне спаяна». И даже через 15 лет после этого, в 1921 году, в «Трех попытках» Милюков зачем-то серьезно внушает читателям, что «Выборгское воззвание» своей цели достигло. Благодаря ему будто бы была созвана Дума. Потому «Выборгский манифест политическое значение свое потерял и мог очевидно только дать сигнал к преследованиям отдельных жертв. Вот почему вместо демонстрации в воинских присутствиях члены партии и начали готовить выборы во вторую Гос. думу». Так охраняют легенды. Но кого в 1921 году этим надо было обманывать?
Но этим дело не вовсе окончилось. Предстояло еще одно тяжелое испытание. Подписавшие воззвание депутаты были привлечены к следствию и от выборов устранены; благодаря этому 1-я Дума навсегда исчезла из политической жизни и в Думе появились кадетские dii minores[95]. А в 1907 году состоялся над перводумцами публичный процесс уже в другой атмосфере.
Уголовная защита подписавших воззвание депутатов была делом не их самих, а адвокатуры. Почва для нее была благодатная. В деяниях подсудимых не было той статьи (129), по которой было предположено их осудить. Они были повинны в составлении воззвания, в котором можно было, конечно, найти криминал, но не в его «распространении». С точки же зрения уголовной в этом была громадная разница; обвиненные в одном «составлении» подсудимые не были бы лишены политических прав. В этом споре моральная победа была одержана адвокатами, хотя судей они не убедили. На суде произошло красноречивое доказательство этого. Палата, уступая защите, три раза должна была менять постановку вопросов; даже после третьего раза она не смогла избежать возражений. Но ограничиться уголовной стороной в этом деле было нельзя. На несколько дней как бы воскресла 1-я Дума. Ей и можно, и нужно было перед обществом и историей оправдать то странное «указание», которое ею было когда-то народу дано. К тому же она вошла в свою роль и почувствовала себя прежней Думой. Когда Муромцев поднимался, вставали все подсудимые и делали это даже несколько раз, не замечая, что это было просто смешно. Первые объяснения подсудимых от имени всех дали три больших политических имени: Петрункевич, Кокошкин и Набоков. Нм давали говорить все, что хотели, не прерывая ни в чем. Они могли объясняться свободно. И в речах кадетских ораторов вдруг зазвучала новая и фальшивая нота. Петрункевич и Кокошкин в первых своих объяснениях, а всего яснее Муромцев в последнем слове дали понять, что целью Выборгского воззвания было удержать массы от революционного выступления.