Читаем Первая книга Царств. Поэтическое прочтение полностью

Чистой веры знаменосец…

Тем Давид и знаменит.

Главы 28–29. Давид антисемит? Не верю!

В то время все филистимляне

Войска собрали для войны.

А главный враг для них — Израиль,

Он не прощает слабины.


Царь Анхус так сказал Давиду:

«В тебе имею интерес.

Пойдёшь экскурсоводом-гидом.

Когда ты родом из тех мест,


Знакомы все тебе аулы.

Для разных нужд с собой возьмёшь

Бойцов, сбежавших от Саула,

Готовых всех пустить под нож».


И отвечал Давид: «Как скажешь,

Мой господин, набоб, прораб,

И ты сегодня же узнаешь,

Что может сделать верный раб».


А что имел в виду при этом

Давид — герой и патриот,

Страну любивший беззаветно,

Не всякий избранный поймёт.


Был явно царь не долгожитель,

Не самый мудрый человек,

Когда сказал: «Теперь хранитель

Ты головы моей навек.


Тебе вверяю непреложно

Я жизнь свою, мой лучший друг».

(Не станет долгой эта должность

Давида, царь умрёт не вдруг.


Своей догадкою дурацкой

Мне Господа не прогневить –

Ведь как иначе оба царства

В одно объединит Давид?)


Филистимляне ополчились,

Собрали много тысяч войск.

При них князья в высоком чине,

А сзади, словно в горле кость,


Давид с людьми. Раз ополченцы,

То кто они, возник вопрос.

Понятно всем, что не чеченцы…

И здесь последовал донос.


«Да, это корпус мой еврейский,

Средь них Саулов зять, друзья,

Сбежавший к нам, строптивый, дерзкий..» –

Царь Ахнус говорил князьям:


«При мне уже он больше года,

Худого в нём я не сыскал,

Бесстрашен и богоугоден,

Ну, хоть сейчас на пьедестал


Его веди. Клинок из ножен

Ему что чёрту кочерга,

И корм набегами подножный

От слова нож, а не нога.


Интернационален крайне.

Его не любят неспроста

В Израиле — до всех окраин

Евреев он своих достал


Налётами на их кибуцы,

Короче, парень — зашибись.

Что возражения найдутся?»

И возражения нашлись


У тех, кто служит не за злато,

И не считаться с кем нельзя.

Царю, как наши депутаты,

Ответили тогда князья:


«Как стать евреям не постылым,

Возможности найдёт Давид.

Когда он нам ударит с тыла,

Израиль всё ему простит.


Чем он умилостивить сможет

Царя Саула своего?

Да тем, что перед ним уложит

Нас мёртвых всех до одного.


С лет прошлых мы прекрасно помним,

Как гимн ему сложил народ.

В нём царь Саул убил нас сотни,

А этот — тысячи, урод.


Так шли его, царь, и не мешкай

В евреям сданный Секелаг.

Тебе грозит импичмент мерзкий

И за предательство Гулаг».


Царь Анхус подозвал Давида,

Сказал как клятву: «Жив Господь!

Ты честен и приятен с виду,

Но мил ты не для всех господ,


Для наших ты — так просто Ирод

(Это потом тебя — в музей).

Так возвратись обратно с миром,

Не раздражай моих князей».


Давид с обидой: «Что я сделал

Плохого, честно говоря,

Что не могу сразиться смело

С врагами батюшки-царя?»


Царя? Какого? Невозможно

Сказать, не прост героя нрав –

Саул, помазанник ведь Божий,

А Анхус — не пришей рукав.


Кому служить Давид в угоду

Задумал, злейшему врагу

Всего еврейского народа?

Представить даже не могу


Такого ни за что на свете.

Какой-то тайный, видно, смысл

Вложил, как мину, в строчки эти

Писавший Книгу талмудист.


Какая здесь альтернатива? –

В глаза смотреть, хвостом юлить,

Царя умаслить речью льстивой,

Чтоб выждать время и убить?


А тот Давиду: «Будь уверен,

По мне, как ангел ты хорош,

А царедворцы просто звери,

Здесь пропадёшь ты ни за грош.


По контрразведкам измордуют

Тебя князья мои, друг мой,

Послушай песню отходную –

Бери шинель, иди домой».


Давид с людьми поднялся рано,

Забрал шинель, пошёл домой.

А с Ахнусом филистимляне

На Изреель пошли войной.

Главы 30–31. Подвиг Давида и смерть Саула

Давид униженный вернулся

В свой Секелаг, с другс…»ой бедой

Не смог он курсом разминуться,

Не ходят беды по одной.


В глазах черно, куда ни взглянет,

Лишь пепелища да угли –

На город амаликитяне

Напали и дотла сожгли.


Непрошенные гости с юга,

Едва хозяин за порог,

Нагрянули. Лишь пёс напуган

Скулит, что дом не уберёг.


Прознали амаликитяне,

Уж кто неведомо донёс,

Давид в отъезде на заданье,

Устроили в дому разнос


Оповещённые канальи,

А женщин и всех бывших в нём

Не умертвили, но угнали

В плен и ушли своим путём,


За всё Давиду отомстили,

Хоть так герой не поступал.

Противник рабства и насилий

В полон он пленников не брал,


А умерщвлял без разговоров,

О чём бы кто ни попросил,

И действовал на редкость споро –

Плач детский не переносил.


А здесь ни одного нет трупа,

Ни жён, ни даже сыновей,

А значит, волосы рвать глупо

В отчаянье на голове.


Но поднял вопль Давид и плакал,

И весь народ с ним голосил,

Скулил побитою собакой,

Доколе плакать было сил.


И был Давид в смущенье крайнем,

Когда народ от скорби той

Хотел побить его камнями,

Забыв на миг, что он герой.


Его ж беда была сильнее,

Двух разом он лишился жён –

Ахиноаму, Авигею

С позором увели в полон.


И лишь надеждою на Бога

Он укрепился в этот час.

Откуда ждать ещё подмогу,

Когда всё разом против нас?


Согласно норме ритуальной

Давид у Господа спросил

Про пленных всех, кого угнали,

И хватит ли отбить их сил.


Спеши, преследуй и отнимешь! –

Бог дал ответ. Тогда — вперёд!

Шестьсот мужей судьбой гонимый

Давид на выручку берёт.


Поток Восорский встал преградой

(Жизнь невозможна без помех),

Форсировать его бы надо,

Но сил в достатке не у всех.


Четыреста бойцов с Давидом

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза
Страна Муравия (поэма и стихотворения)
Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Твардовский обладал абсолютным гражданским слухом и художественными возможностями отобразить свою эпоху в литературе. Он прошел путь от человека, полностью доверявшего существующему строю, до поэта, который не мог мириться с разрушительными тенденциями в обществе.В книгу входят поэма "Страна Муравия"(1934 — 1936), после выхода которой к Твардовскому пришла слава, и стихотворения из цикла "Сельская хроника", тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского "О "Стране Муравии". Поэма посвящена коллективизации, сложному пути крестьянина к новому укладу жизни. Муравия представляется страной мужицкого, хуторского собственнического счастья в противоположность колхозу, где человек, будто бы, лишен "независимости", "самостоятельности", где "всех стригут под один гребешок", как это внушали среднему крестьянину в первые годы коллективизации враждебные ей люди кулаки и подкулачники. В центре поэмы — рядовой крестьянин Никита Моргунок. В нем глубока и сильна любовь к труду, к родной земле, но в то же время он еще в тисках собственнических предрассудков — он стремится стать самостоятельным «хозяином», его еще пугает колхозная жизнь, он боится потерять нажитое тяжелым трудом немудреное свое благополучие. Возвращение Моргунка, убедившегося на фактах новой действительности, что нет и не может быть хорошей жизни вне колхоза, придало наименованию "Страна Муравия" уже новый смысл — Муравия как та "страна", та колхозная счастливая жизнь, которую герой обретает в результате своих поисков.

Александр Трифонович Твардовский

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия