— господи, да я в том смысле, что меня преподают в нескольких университетах, какой-то профессор по мне даже книжку пишет… перевели вот на несколько языков…
— всех перевели, стареешь, Буковски, слабнешь. держи хвост пистолетом. Победа или Смерть.
— Адольф.
— Адольф.
— выше ставки — больше проигрыш.
— прально, или все наоборот для обычных людей.
— ну и на хуй.
— ну.
ненадолго становится тихо. потом он говорит:
— можешь к нам переехать.
— спасибо, старик, конечно. но я, наверное, сначала хвост пистолетом попробую.
— смотри, твоя игра.
у него над головой висит черная доска, на которую он белыми буквами наклеил:
ПАЦАН НЕ ПЛАКАЛ И ТЫЩУ КИМ НЕ РВАЛ.
ДЛЯ МЕНЯ ГРАНД-ОПЕРА — ЯГОДКИ.
NE CRAIGNEZ POINT, MONSIEUR, LETORTUE.
НИКАКИХ БОЛЬШЕ.
КЛИЕНТ ПОЛИЦЕЙСКОГО — ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СТУЛ.
КТО НЕНАДЕЖЕН В ОДНОМ, ТОТ НЕНАДЕЖЕН ВО ВСЕМ.
НИ РАЗУ НЕ ВСТРЕЧАЛ ИСКЛЮЧЕНИЯ. И ВЫ НЕ ВСТРЕТИТЕ. ДА И НИКТО ДРУГОЙ.
АМИНЬ ЕСТЬ ВЛИЯНИЕ ЧИСЕЛ.
УСПЕХ КАК РЕЗУЛЬТАТ ПРИЛЕЖАНИЯ — ИДЕАЛ КРЕСТЬЯНСТВА.
ДЛЯ МЕНЯ ЛУЧШЕ МОЕГО ГОВНА ВОНЯЕТ ТОЛЬКО СОБАЧЬЕ.
И ВОТ ПОРНОГРАФЫ СОБРАЛИСЬ В КРЕМАТОРИИ.
МАКСИМА СПОНТАННОСТИ — ХОЛОСТЯК САМ СЕБЕ МЕЛЕТ ШОКОЛАД.
ЦЕЛУЙ ТУ РУКУ, ЧТО НЕ МОЖЕШЬ ОТРУБИТЬ.
ВСЕ МЫ В СВОЕ ВРЕМЯ БЫВАЛИ ЛОВКИМИ ПАРНЯМИ.
МОЯ МЕЧТА — СПАСТИ ИХ ОТ ПРИРОДЫ.
СЕЗАМ, ОТКРОЙСЯ — Я ХОЧУ ВЫЙТИ.
МЕРНЫЙ ЯРД НЕ УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО ПРЕДМЕТ, КОТОРЫЙ НАДО ИМ ИЗМЕРИТЬ, — ДЛИНОЮ В ЯРД.
я немного разбухался пивом.
— слушай, мне это последнее нравится: «предмет, который надо изуверить, не обязательно должен быть длиною в ярд».
— мне кажется, так даже лучше, хотя написано не так.
— ладно, как там Кака? это говно на детском языке, и женщины сексуальнее я ни разу не видел.
— я знаю, все началось с Кафки, ей раньше нравился Кафка, и я ее так называл, потом она сама имя поменяла. — он встает и подходит к фотографии. — поди сюда, Буковски. — я мечу пивную банку в мусорный бак и подхожу, — это что? — спрашивает Санчес.
я смотрю на фотографию, очень хорошая фотография.
— ну, похоже на хуй.
— что за хуй?
— твердый, большой.
— это мой.
— и что?
— не замечаешь?
— чего?
— спермы.
— да, вижу, не хотел говорить…
— а почему? что с тобой вообще такое?
— не понимаю.
— я в том смысле, ты видишь сперму или нет?
— ты о чем?
— о том, что я ДРОЧУ, неужели не понимаешь, как это трудно?
— это не трудно, Санчес, я это постоянно делаю…
— ох, ну ты бычара! я в том смысле, что присобачил к камере шнурок. представляешь себе, какая это засада — оставаться неподвижно в фокусе, эякулировать и спускать затвор камеры одновременно?
— мне для этого камера не нужна.
— а кому нужна? ты, как обычно, не рубишь фишку. кто ты, бля, такой, весь из себя переведенный на немецкий, испанский, французский и так далее, — этого мне не понять! смотри, соображаешь, у меня ТРИ ДНЯ ушло, чтобы сделать такую ПРОСТУЮ фотографию? а ты знаешь, сколько раз мне СДРАЧИВАТЬ пришлось?
— 4?
— ДЕСЯТЬ РАЗ!
— ох господи! а как же Кака?
— ей фотка понравилась.
— я в смысле…
— боже милостивый, мальчонка, я лишен языка, чтоб ответить на твою простоту.
он уходит к себе в угол и снова плюхается в кресло посреди проводов, кусачек, переводов и гигантской записной книжки ГОРЬКИЙ ПРЫЖОК, у которой к черной обложке приклеен нос Адольфа в обрамлении берлинского бункера на заднем плане.
— я сейчас кое над чем работаю, — сообщаю я ему. — пишу такой рассказ: прихожу это я брать интервью у великого композитора. он пьян. я напиваюсь тоже, а еще там есть горничная. мы ударяем по вину. он наклоняется ко мне и говорит: «Кроткие Унаследуют Землю»[35]…
— во как?
— а потом добавляет: «в переводе это означает, что дураки окажутся нахрапистее».
— паршиво, — говорит он. — но для тебя сойдет.