Первая кровь

Но именно благодаря гостеприимству хозяев дверь в их квартиру никогда не запиралась — заходи любая сволочь, бери, что хочешь. Наверное, кто-то этим и пользовался, но я не отслеживал. Меня интересовал один ящик в шкафу на кухне, в котором я как-то пытался найти чистую тарелку, а обнаружил огромный острый нож с кровостоком, наборной ручкой и гардой. Вернее, этот нож больше походил на небольшой меч, но я тогда не был силен в терминологии. На мои расспросы отец пассии пожал плечами и сослался на своего отца, который притащил этот тесак из какой-то экспедиции. Никому в семье он нужен не был, кто-то, наверное, даже не подозревал о его существовании — ну а я собирался позаимствовать его для своих нужд. Та девушка уверяла меня, что они всегда так жили — то есть и в этом году тоже. К тому же по субботам у них были самые ударные вечеринки, так что моему появлению на кухне никто не удивится. И сразу после разговора со стариком я направился к метро и с парой пересадок добрался до нужного места.

Всё прошло как по маслу. В квартире действительно царили чад и угар и толкались какие-то люди в неприличном количестве; как это выдерживали соседи — бог весть. Никто из присутствующих не обратил на меня внимания, не спросил, имею ли я право находиться здесь, а на кухне я даже перекинулся парой слов с ещё бодрой прабабушкой той девушки — во время моего пребывания тут она уже лежала и не вставала, хотя посетителей принимала. Потом я спокойно изъял нож, завернул его в куртку — и ушел из этого вертепа. Моя пассия сейчас училась в школе, и я даже не стал пытаться пересечься с ней — всему своё время. Через несколько лет мне может понадобиться место со свободными нравами, а как завоевать её сердце, я примерно представлял.

Моток синей изоленты я, кстати, тоже купил — и собирался во время какой-нибудь остановки сделать свежекупленный гвоздодёр более ухватистым.

Но как объяснить всё это Алле, я не знал. И поэтому решил быть как можно более честным.

— Алла, а почему ты решила поехать со мной? — задал я встречный вопрос.

Она, видимо, этого не ожидала. Она опустила руки, но орудия убийства н выпустила, и я всеми силами старался смотреть ей в глаза, а не вниз.

— Эм… я не знаю…

Она как-то неловко отвела взгляд.

— Ну что значит — не знаешь? — я пытался говорить как можно более уверенно и больше всего на свете сейчас боялся «дать петуха» — мои связки были слишком молодыми и неокрепшими, и я уже несколько раз ловил себя на том, что иногда перехожу на фальцет. — Я же помню, как ты просто поставила меня перед фактом, что ты поедешь. Вот я и хочу понять — почему?

— Ну… мне показалось, что это очень интересно… съездить к морю, на машине… у меня никогда такого не было… и не будет, наверное…

Всё у тебя будет, Алла. Подождешь всего несколько лет — и всё будет. Особенно если ты применишь нож или гвоздодёр или всё сразу по назначению, оставишь мой хладный труп прямо тут и вернешься домой. История пойдет своим чередом, а ты ещё достаточно молода, чтобы заиметь богатого любовника из кооператоров — обязательно в малиновом пиджаке, — который свозит тебя не только в Анапу, но и, страшно сказать, в Ниццу. Нужные знакомства ты заводить умеешь, да и принадлежишь к правильному кругу.

Говорить такое вслух я, конечно, не стал.

— То есть тебе всего лишь приключений захотелось? А бабушка твоя в курсе, куда ты отправилась и с кем? — она кивнула. — Ну хоть так… про отца не спрашиваю, он, наверное, весь в делах и заботах, и ему не до шила в попке любимой дочки. И всё-таки. Вот он я — какой-то первокурсник обычного института, родом из, как ты сказала, малых ебеней, хотя эти ебеня не такие уж и малые, но это к делу не относится… Мы с тобой знакомы ровно две недели, встречались три раза и ни разу серьезно не говорили друг о друге и о том, кем мы можем быть друг для друга. Но ты вдруг решила, что готова на многодневное путешествие чёрт-те куда именно со мной, с человеком, о котором ты знаешь лишь имя, фамилию и место учебы. Бабушка хоть не возражала?

— Н-нет! — мне показалось, что Алла готова заплакать. — Т-ты ей понравился…

— О.

И вдруг я всё понял. Я совсем забыл это время, этих людей и этот мир. Этот мир позднего совка не был простым и приятным, не был, наверное, даже комфортным, но тут люди совсем иначе относились друг к другу, даже если не были представлены по всем правилам и не съели вместе пуд соли. У каждого человека начала восьмидесятых имелась презумпция доверия — любой незнакомец с первых секунд считался добрым другом и приятелем, с которым можно в огонь, в воду и в медные трубы. И лишь неоднократные проступки разрушали эту презумпцию, причем не разом, а понемногу. Грубо говоря, нужно было очень сильно постараться, чтобы тебя начали считать гнидой болотной. Ну а я пока что ничего непоправимого не совершил, даже бабушке вон понравился. То есть Алла мне доверяла, хотя, думаю, и готовилась к некоторым «моментам», которые могли случиться между нами во время столь долго путешествия туда и обратно.

«И что мне с тобой делать, принцесса?»