Первая кровь

— Ночевать под опорой нельзя. Неизвестно что за зверьё нагрянет к нам на огонёк. Но моя… — черпий огляделся. — … моя урна предупреждает о другой опасности.

Епископ сдвинул бровь. Глаза приоткрылись от удивления.

— Ты сейчас заявляешь о том, что моя урна противоречит твоей?

— Но это действительно так. То же самое я почувствовал перед посадкой на «Экберт».

— То есть, ты знал, что произойдёт резня?

— Нет. Нет. Что вы? — Артур опешил от такого обвинения. — Урна сказала мне что есть опасность. Но в тот раз я неправильно её трактовал. Сейчас так же.

— Интересно. Получается, что одни и те же урны дают разное толкование.

— Разве это возможно, епископ? Каждый чтец… — Артур замер на полуслове. Смысл дошёл до него быстрее, чем он успел договорить. Черпий с тревогой посмотрел на епископа. — Урна на дирижабле… Габриэль сказал, что она бесполезна.

— Урна на дирижабле не выявила скверные замыслы отступников. Как и моя, — Брюмо пристально всмотрелся в глаза черпия. — Урна на транспорте, так же, как и у меня, были умышленно настроены не по созвучию пара.

Возникшая догадка разгорячила епископа. Он вскочил и принялся мерить шагами покрывшуюся инеем землю.

— Мои урны отпевал верховный монах Азраил — настоятель Галифасткого прихода. Там же отпевались и урны для всего королевского флота. Гражданского и военного.

— Стало быть, вы оказались правы. Отступничество коснулось и высших чинов. Неужели такое под силу противникам пара?

— Обсудим позже, — епископ посмотрел на темнеющее небо. — Присмотри за людьми, а я проверю, что там с этой церквушкой.

Брюмо осторожно подошёл к выложенному из камня крыльцу. Здесь действительно были странности. Засохшие куски грязи, отвалившиеся с обуви. Широкая полоса от двери — значит её часто открывали. След свежий. Ещё не успел забиться пылью и грязью. Правая створка, просевшая. Епископ протянул руку и взялся за массивную дверную ручку. Потянул. Дверь не поддалась. Закрыта изнутри, но некрепко. Небольшой засов или лёгкая перекладина.

— Будем ломать, — не поворачиваясь бросил Брюмо. Несмотря на парящее в воздухе напряжение его урны по–прежнему молчали. Это настораживало ещё больше. Дела обстоят хуже, чем казалось на первый взгляд. — Ты что–нибудь чувствуешь, Артур?

Черпий прислушался к своим ощущениям. Урна всё так же пульсировала об опасности. Она шла отовсюду. От церкви. От окружающего леса. От угольного хранилища и даже от опоры, под которой сейчас сидели люди.

— Опасность. Она везде. Не могу сказать, где её больше. Снаружи или в церкви. Урны почти иссякли. Скоро мы останемся без защиты благословлённого пара.

— Я бы не кричал об этом на всю округу.

Раздавшийся из лесной чащи голос застал всех врасплох. Епископ выхватил кинжал и встал на изготовку, крутя головой из стороны в сторону. Кустарник раздвинулся и на площадку перед опорой вышел старец, одетый в поношенную монашескую рясу. Седая борода до середины груди. Перевязь с подвешенными заячьими тушками. За спиной — старенький арбалет. Пояс из джутовой верёвки, с заткнутым за него кузнечным молотом.

— Убери оружие. Не меня опасаться нужно, а тех, кого привлекли криками, и этой вашей махиной, — старец кивнул на колышущийся дирижабль.

— Кто ты? Назови своё имя старик, — Брюмо не внял совету странного монаха и не опустил оружие.

— Моё имя ничего вам не скажет. Если хотите укрыться, следуйте за мной. Они уже близко, — незнакомец невозмутимо прошёл мимо епископа и направился к высоким дверям. Встав у стены, ловко извлёк неприметный с виду камень и запустил в образовавшееся отверстие руку. За что–то дёрнул. Раздался звук сработавшего механизма. Створ приоткрылся. — Идёте? Второй раз приглашать не буду.

Артур посмотрел на епископа. Тот быстрым движением загнал кинжал в ножны и повернулся к сидящим у опоры людям.

— Вставайте. Мы заходим.

Долго упрашивать не пришлось. Все как один, поочерёдно вбежали в распахнутую церковную дверь. Последним зашёл Брюмо. Он недоверчиво осмотрел внутреннее убранство богадельни. Центральный неф, отделённый от окон обходной галереей с узкими колоннами. Два десятка облезлых скамей. Широкий проход посередине. В апсиде, на небольшом возвышении алтарь. По бокам зияющие чернотой проемы, перекрытые решётками.

Старик прикрыл за всеми дверь. Громко лязгнул железный засов. Из широкой каменной чаши, стоящей у входа, монах выудил тлеющий уголёк и сунул в него лучину. Дождавшись, когда та разгорится, поднёс к ней две толстые свечи. Когда пламя занялось, оставил одну на подставке, а вторую отнёс к алтарю и разжёг ещё с полдесятка таких же свечей.

Окинув взглядом измученных и замёрзших гостей, монах подошёл к дровянику у стены. Схватил несколько корявых сучьев и кинул их в ещё одну каменную чашу, стоящую у алтаря. Спустя полминуты послышалось приятное потрескивание разгорающегося хвороста.

— Не знал, что в такой глуши столько народу, что хватило бы заполнить эти скамьи, — епископ поднёс руки к прыгающим языкам пламени. По закоченевшим пальцам потекло приятное тепло.

— Когда–то здесь было оживлённее. Лет пятьдесят назад. Пока не проложили канатную дорогу.