Первая любовь

Мы в спешке расстались: Евангела вернулась в село, а я поторопился ещё дальше, вниз по тропинке. Меня невероятно растрогало произошедшее с нами, и я вдруг почувствовал себя совершенно другим человеком: столь откровенное, столь обнажённое проявление страстной женской природы заставило меня повзрослеть в одно мгновение. Словно бабочка, что вылазит из кокона и тут же летит, внезапно и я очутился в этом новом мире, где иначе, по-новому я увидел и себя самого, и свою любовь. Казалось, что именно в тот краткий миг я из ребёнка превращался в мужчину, и перед моим взором раскрывалась великая тайна. Я пребывал в исступлении, полном восторга и эротизма, и неожиданную услугу моему перерождению оказали паника и смятение Евангелы, когда, заслышав голоса, мы были вынуждены скрываться, сохраняя в секрете правду о нашей с ней встрече. Испуг и замешательство девушки, оказавшейся наедине со мною, подтвердили мои догадки… Я, наконец, достаточно повзрослел, чтобы спровоцировать насмешки или порицание окружающих. И как это случается с уже возмужавшими усатыми юношами, я неожиданно для себя явственно испытал угрызения совести и страх опорочить доброе имя девушки, а моя рука невольно дернулась к уголкам губ в поисках едва обозначившихся усиков. Прошло каких-то полчаса, а я уже не был прежним! В моей ещё тихой детской плоти, затлел, взбудоражился и начал просыпаться неведомый прежде вулкан. Мои мысли бередились мятежными воспоминаниями и ощущением упругой женской груди, что нежно прикасалась и прижималась ко мне, кровь закипала от незнакомых доселе чувств, а фантазии рисовали запретные картины, о которых я до сих пор мог только догадываться в тёмных и таинственных грёзах юности.

В понедельник на Фоминой я отбывал обратно в город. Досады и расстройства было ещё больше, чем в первый мой отъезд. Евангела вообще не появилась в тот день, хотя я нуждался в ней как ни в ком другом. Мы тронулись в путь, и на некотором удалении от села, на холме показался дом тёти Деспины – белый, в два этажа, с цветочными горшками на подоконниках и разросшимся апельсиновым деревом во дворе. В какое-то мгновение мне показалось, что в окне мелькнул дорогой мне силуэт – она ждала, когда дорога выведет меня к прогалине! Ни раз я оборачивался, выискивая её взглядом, чтобы попрощаться со своей любимой, и мне представлялось, как плачет она у окна средь цветов, а сердце моё обращалось к ней самыми нежными словами. Когда дорога змейкой свернула в сторону, и дом Евангелы вместе со всем селом скрылись из виду, мне вообразилось, будто эта горбатая гора угрюмо вторглась в мою душу и раздавила её.

Пока ехал, много и часто плакал, а когда добрался до города, он предстал предо мною совсем унылым. Откуда взяться терпению, чтобы высидеть месяцы, что остались до летних каникул? Я это даже представить себе не мог. И уж тем более никакого желания корпеть над уроками за школьной партой. Стоит открыть учебник, а предо мною чёрные грустные глаза и дорогой мне голос: «Захочется им того или нет, ты же будешь меня любить?»

Так листались мимо одна за другой страницы книг, словно пустые листы. Учителя меня любили и до сих пор считали одним из лучших в классе, а потому стали недоумевать:

Что с тобой случилось? Где ж ты всё витаешь – так дома и остался?

Дед Георг, что на своём муле доставил меня до города – мой односельчанин и провожатый, собираясь в обратный путь, глянул на меня многозначительно:

– Если какое поручение имеешь или весточку кому на селе хочешь передать…

– Ты, дедушка, всем и передавай привет, – ответил я без особого настроения.

– Так, может, ты какому человечку особливо? – настаивал старик, лукаво улыбаясь.

Злость вдруг нахлынула разом и комом подступила к горлу. Мне мнилось, что этот невежа своими грубыми и грязными лапами сунулся осквернить святая святых моей души. И вот, казалось, ещё совсем недавно на вопрос о своей избраннице я был готов кричать во всеуслышание, с гордостью, и не таясь… сейчас я во что бы то ни стало стремился скрыть свои истинные чувства в потайных закутках любящего сердца.

– Некому и нечего! – сорвался я на старика.

– Ну ладно, я так Вангеле и объясню, благо соседкой она мне: спросил, мол, я Георгия, хочет ли он кому на словах передать что-нибудь особенное, так он чуть не взбесился и отмахнулся от меня… Может, так ей и сказать?

Я упрямо молчал. Но как только провожатый повторил свой вопрос, я не удержался и ответил ему решительным «нет», демонстративно отвернувшись в сторону.

Дед Георг заулыбался:

– Хитрец! Скрываешься? И когда ж эта тыква созреть-то успела?!

Меня внезапно охватило волнение: и кто знает, что этому деду в голову взбредёт, и что он там наплетёт обо мне Вангеле. Ко всему прочему, я прекрасно знал о его пристрастии к шуточкам. Вот надумает ей наболтать, что не люблю я её, да и выпытает у неё все секреты! Собрался я было письмо ей написать, но тут же передумал: ведь грамоты она не знает – к кому пойдёт и кому решится доверить нашу тайну?