Первая любовь Густава (СИ)

Тем же вечером лакей доставил коробку. В ней были изумительной работы горчичные перчатки тонкой замши и записка знакомым округлым почерком: «Раз уж вы собрались делать всё, чего бы я ни потребовала, обратим это в пользу. Примите мой подарок. В противном случае крайне меня обидите». Густав вновь подивился её тонкому вкусу — цвет и вправду ему шел, но, примерив, вернул пару в коробку: такое сокровище надлежало не носить, а хранить.

Еще две недели спустя, когда уроки настолько вошли в жизненную рутину Густава, что руки его почти перестали трястись при передаче подопечной бумаг, неожиданно возникла заминка с выбором даты следующего занятия.

— Вторник не подходит, — покачала головой Матильда, задумчиво глядя на него. — Во вторник мы идем в оперу.

Стряпчий мысленно застонал. Как мог он забыть о главном увлечении своей возлюбленной, которое и позволило им встретиться? Конечно же, во вторник опера! И тут он похолодел. По всему получалось, что в этом месяце он несколько поиздержался и в следующий раз сможет увидеть её только в конце недели…

Сколь, однако же, странно устроен человек! Еще недавно право хотя бы пару раз в месяц лицезреть Матильду на расстоянии, пусть и без малейшего шанса заговорить, казалось ему подарком богов, а теперь, когда по три, а то и четыре вечера в седмицу он может видеться и слышать её ангельский голос, и день расставания оборачивался пыткой.

Коря себя за неуемные аппетиты, Густав чуть поклонился:

— Простите великодушно, виноват, позабыл-с. Надеюсь, представление вас порадует. Удобен ли будет урок во второй половине четверга?

На него испытующе посмотрели.

— Обсудим это во вторник. Вы пойдете в оперу со мной, и ваша задача сделать так, чтобы представление меня не разочаровало.

Стряпчий встрепенулся. Раз она так хочет, то конечно… Денег можно занять у дяди, он, скорее всего, не откажет. Или у коллег с работы.

— Если такова ваша воля — обязательно. Обещаюсь в каждом антракте составлять компанию и непременно развлечь… — на него вновь протяжно посмотрели, и Густав смолк.

— По-моему, вы чего-то недопонимаете. Я хочу, чтобы вы были со мной в ложе и сопровождали меня в качестве кавалера весь вечер. Билеты уже куплены, и я не потерплю отказа.

Густав окончательно растерялся. Иметь возможность сидеть подле ангела и любоваться её профилем всё представление казалась наградой, которую он не заслужил. Но Матильда уже приняла решение… Он поклонился.

— Как пожелаете.

Арендованный фрак, букет ирисов и она — в очередном модном платье, величавая, живая. Рука, которую Густав протянул, помогая сесть в карету, снова тряслась, и Матильда это заметила. Спокойно расположилась напротив, спокойно взяла у него букет, который он, вопреки всем правилам приличия, заробел отдать сам, спокойно улыбнулась. В эту минуту Густав почувствовал себя тем юношей, в чьем обществе имел честь впервые видеть Матильду и на чьем месте и не чаял никогда оказаться. Почти смирившееся с близостью ангела сердце вновь зашлось в бешеном беге, при этом всё равно умудряясь пропускать удары, и Густав был рассеян, нерасторопен и откровенно бесполезен большую часть времени. Ангел же его и терпение имела воистину ангельское, мягко намекая каждый раз или осторожным касанием возвращая в сознание. После первого акта стряпчий очнулся от забытья с четким непониманием, какую оперу они изволили смотреть. Постаравшись стряхнуть наваждение, поинтересовался, не жарко ли даме и не хочет ли она прогуляться в фойе. Ему с благодарностью подали руку.

Но куда бы пара ни направилась, повсюду следом плыл шепот.

— Господи, вы это видели?

— Воистину ужасное зрелище! А я говорила, если эта чертовка не образумится, максимум, на который сможет надеяться, — какой-нибудь плешивый старичок.

— Вы его знаете?

— Напротив. А посему полагаю, что общества он самого низкого.

— Вот как?

— Да-да. Представляете, насколько она пала? Уму непостижимо, чтобы такая дама — и с подобным ничтожеством!

— Ой, я о нем слышала! Это её учитель немецкого.

— Ба! С учителем в оперу! Да где это видано?!

Покуда они прогуливались, Густав держался отстраненно и вежливо, как и приличествует кавалеру, но стоило вернуться в ложу — постарался сесть глубже в угол, подальше от посторонних глаз, чувствуя, что силы на исходе. Публика была права, и сейчас, глядя на ангела, с интересом ожидавшего продолжения представления, он всё более и более понимал, до чего же смешон рядом с ней. В глазах защипало, дышать стало трудно, и Густав отвернулся от сцены.

— Что с вами? — она поймала его за руку и потянула к себе. Он покорно — когда дело касалось его ангела, иначе и не выходило, — подчинился, и не заметить слезы Матильда не могла. — Вы расстроены? В чем причина?

— Простите. Я вас недостоин.

— Вот глупости говорить не надо, — нахмурилась она. — Кто так решил?

— Свет. Общество. Все. Я… Я безмерно благодарен за то счастье, которым вы меня одарили. Но люди правы. Ничего более жалкого подле вас и вообразить нельзя.

В негодовании Матильда сложила руки на груди.