Первая мировая война

На Западном фронте к концу 1915 г. условия окопной войны были ужасающими. Военный корреспондент Филип Джиббс описал их в опубликованной сразу после войны книге «Реалии войны» (Realities of War). «Наши солдаты никогда не просыхали, – писал он. – Они находились промокшими в траншеях и промокшими в блиндажах. Они спали в сырой одежде, в ботинках, полных воды, пили чай вперемешку с дождем и ели консервы пополам с глиной, но относились ко всему с философией «терпи и улыбайся» и смеялись, и я слышал их смех в этих местах, в паузах между разрывами снарядов». Едва успевали осушить траншеи после одного ливня, как другой сводил на нет всю работу, и «брустверы оползали, и вода снова заливала траншеи; пространство было уязвимо для немецкой артиллерии, и не оставалось укрытия от шрапнели, которая смешивалась с каплями дождя и грязью, падающей с неба от разрывов снарядов».

В ноябре шли столь интенсивные дожди, что во многих траншеях вода стояла по колено, а то и по пояс. Джиббс вспоминал, как на одном участке фронта «немцы, плюнув на все из-за кошмарных условий, вылезали на осклизлые брустверы своих окопов, устраивались просушить обувь и кричали: «Не стреляйте! Не стреляйте!» Наши солдаты не стали стрелять. Они тоже усаживались на брустверы сушить обувь и посмеивались над серыми муравьями напротив – до тех пор, пока об этих инцидентах не стало известно высокому начальству, которое грелось у хорошего огня под надежными крышами, и не поступил строжайший приказ прекратить эти «братания». Любого немца, который благодаря оползшим брустверам появлялся в поле зрения, следовало убить. Условия были равными для обеих сторон, как всегда в окопной войне, но Генеральный штаб посчитал оскорблением собственного достоинства такое неприличие, как нежелание британцев и немцев убивать друг друга. Кое-кто подчинился приказу, и, когда очередной немец вылезал из окопа и кричал «не стреляйте», ему пуляли в голову. Другие внезапно оказывались крайне близорукими… Немцы время от времени подползали к нашим траншеям и жалобно просили взять их в плен».

Этой зимой произошел один эпизод, о котором стало известно по всему Западному фронту. Джиббс рассказывал, как над одним из брустверов немецких окопов «появилась доска, на которой крупными буквами было написано: «Англичане дураки». Один сержант заметил: «Не дурее других», и через пару минут огнем из винтовок доску разнесли в щепки. После этого появилась новая доска с надписью: «Французы дураки». Верность нашим союзникам привела к уничтожению и этой доски. Затем немцы подняли третью доску: «Все мы дураки. Пошли по домам!» Эту доску тоже расстреляли, но сообщение вызвало смех, и солдаты начали задумываться: «В этих словах есть доля истины. Почему это должно продолжаться? Кому это нужно? Пусть старики, которые затеяли эту войну, приедут в Хохе и дерутся между собой. Солдатам нечего делить. Мы все хотим домой, к нашим женам и нашей работе». Но ни одна из сторон не была готова первой «разойтись по домам». Каждая оказалась в западне – в дьявольской западне, из которой не было выхода».

В своей книге Джиббс так описывает эту «дьявольскую западню»: «Верность своей стране, дисциплина под страхом смертной казни, заклинания традициями, подчинение законам войны или правящим классам, вся моральная и духовная пропаганда, распространяемая священниками, газетами, генералами, штабными офицерами, стариками на родине, экзальтированными женщинами, фуриями в женском обличье, простая и глубокая любовь к Англии и Германии, мужская гордость и страх прослыть трусами – тысячи различных мыслимых и немыслимых причин не позволяли солдатам обеих сторон вырваться из паутины судьбы, в которой они запутались, восстать против взаимной непрекращающейся кровавой бойни и вылезти из окопов с криками: «Мы все дураки… Пошли по домам!»