В Петрограде, несмотря на наличие настроенного на продолжение войны Временного правительства, Советы действовали одновременно как властная структура и антивоенный центр. На Восточном фронте антивоенное движение набирало силу, но еще не получило всеобщей поддержки. В начале апреля 109-я дивизия русских осуществила братание с противостоящими немецкими войсками. Лояльная Временному правительству артиллерийская часть открыла огонь по мятежникам, после чего ее командир, лейтенант Хауст, арестовал двух артиллерийских офицеров, отдавших приказ начать стрельбу.
20 апреля Хауст с десятком солдат своего полка появился на специально созванном совещании 12-й армии и потребовал немедленного заключения перемирия с одновременным сложением оружия обеими сторонами. Впрочем, совещание, в котором принимали участие одни солдаты, без офицеров, не поддержало его. Его «председатель», еврей Ром, вынужден был вмешаться, чтобы не допустить нападения недовольных на Хауста и его людей. Британский военный атташе в Петрограде полковник Нокс предложил арестовать Хауста и других агитаторов. Заместитель военного министра полковник Якубович сказал, что армия не может и не посмеет пойти на такой шаг даже при том, что недавно было публично заявлено об усилении дисциплинарных наказаний. Якубович также сообщил Ноксу, что из тысячи отправляемых из учебных тыловых частей до фронта добирается от 150 до 250 человек. На оружейных заводах повыгоняли всех специалистов. Большевики непрерывно вели антивоенную пропаганду. 23 апреля партийная газета «Правда» спрашивала русских солдат: «Хотите ли вы воевать за то, чтобы английские капиталисты могли грабить Месопотамию и Палестину?»
24 апреля состоялся беспрецедентный акт сепаратизма: Украина потребовала независимости от России. Забастовки на российских предприятиях привели к сокращению добычи угля почти на четверть по сравнению с предыдущим годом. 27 апреля Ленин, прибывший в Петроград одиннадцать дней назад, открыл Всероссийскую конференцию большевистской партии в Петрограде.
В этот день моряки Кронштадта выступили в поддержку большевиков и заявили, что не будут подчиняться приказам Временного правительства. Через два дня генерал Алексеев сообщил военному министру, что информация со всех сторон «указывает, что армия систематически разваливается». Глядя на ситуацию в России из Германии, генерал Хоффман на следующий день записал в дневнике: «Мы забрасываем русских газетами и листовками и пытаемся всеми способами достучаться до них». Русскую революцию, добавил Хоффман, «нам сам Бог послал». Но в начале мая более 50 000 раненых русских солдат вышли на демонстрацию в поддержку продолжения войны, а 4 мая Петроградский Совет, к разочарованию Ленина, незначительным большинством высказался в поддержку Временного правительства.
Восточный фронт оставался на месте, несмотря на резкое увеличение числа дезертиров. В начале мая их уже насчитывалось более двух миллионов. В Петрограде продолжалась ночная жизнь. «Театры и кабаре оставались открытыми, – писал историк Джон Уилер-Беннет. – В «Европе» Джимми, бармен из старой нью-йоркской «Уолдорф-Астории», продолжал подавать свои знаменитые коктейли. Балетный сезон был в полном разгаре, Карсавина продолжала восхищать публику, в опере был как никогда хорош Шаляпин» [172]
.Немцы с тревогой относились к решению Временного правительства не выходить из войны. «Мы даем русским очень хороший совет, – 12 мая записал в дневнике Хоффман, – мы говорим, чтобы они вели себя разумно и заключили мир, но они пока, похоже, в этом не заинтересованы». Председатель Думы Родзянко искал средства стимулировать военные усилия. В этом месяце он одобрил создание женского батальона. Его возглавила Мария Бочкарева, дочь сибирского крестьянина, бывшего крепостного, который участвовал в Русско-турецкой войне 1878 г. и дослужился до звания сержанта. В 1914 г. его дочери не позволили вступить в армию. Тогда она отправила петицию царю, и просьба, на удивление, была удовлетворена. Бочкарева три года провоевала на Восточном фронте, четыре раза была ранена и трижды награждена за проявленную храбрость. Создание женского батальона произвело столь сильное впечатление, что британская суфражистка Эммелин Панкхерст отправилась в Петроград, чтобы поддержать усилия Бочкаревой, против которой выступали большевики.