Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Уничтоженная ферма была расположена на российской земле, но молодой гусар заметил, что «на немецкой стороне творилось нечто безумное… горели дома, сараи, стога сена». Там паранойя оборачивалась куда более серьезными последствиями. В российских частях ходили слухи о казаке, который попросил молока у жительницы Восточной Пруссии – и получил пулю в ответ, а еще о командире кавалерийской дивизии, который, перегнувшись в седле, спросил другую женщину, не видела ли она немцев, и тоже услышал вместо ответа револьверный выстрел. Страдали из-за этих фантазий мирные жители по обе стороны границы.

Оборонять Восточную Пруссию немцы выставили всего 11 пехотных дивизий и одну кавалерийскую – 15 % кайзеровских сил. Жители этого сельскохозяйственного рубежа вильгельмовской империи, меланхоличного равнинного края пастбищ, озер и лесов, имели все основания таить обиду на власти, которые намеренно отдали их земли на растерзание противнику ради осуществления масштабных стратегических замыслов во Франции. Перед развернутой на восточном фланге относительно небольшой 8-й армией под командованием генерала Максимилиана Притвица унд Гаффрона не ставилась невозможная задача уничтожить царские войска, от нее требовалось лишь всеми силами удерживать позиции, выигрывая время, пока западные легионы разгромят французов и переместятся на восток, чтобы поставить окончательную точку в кампании. Офицеры Притвица остро сознавали свое «сиротское» положение. Под их начало отдали жалкие остатки развернутых на Западе крупных сил. Штаб был создан наспех, сам Притвиц получал из Берлина противоречивые распоряжения. Если накануне войны от него требовалось якобы лишь удерживать и изматывать противника, то 14 августа Мольтке велел в случае сильного натиска царской армии проводить наступательный маневр: «Если придут русские, то никакой обороны, только наступать, наступать, наступать». Подполковник Макс Гофман, начальник оперативного командования Притвица, признавался в дневнике, что поставленная перед ним задача показалась ему «гигантской, требующей куда большего напряжения нервов, чем ожидалось». Он понимал, что в случае удачного исхода вся слава достанется генералу, а если «все пойдет плохо, обвинят нас», подчиненных.

Еще на том этапе, когда западные легионы Мольтке приближались к Брюсселю, войскам Притвица уже попадались конные разведотряды – предвестники двух армий, пересекающих границу, в четыре раза превосходящих немцев численностью. Россия выставила в северной операции 480 батальонов против немецких 130 и 5800 орудий против 774. Военный министр Сухомлинов хвастался в дневнике 9 августа: «Похоже, немецкого волка удастся быстро загнать за флажки: все против него». Однако французов очень расстроило разделение российских сил на два фронта. Накануне войны царская ставка вроде бы признала необходимость сосредоточить и полностью экипировать войска до начала наступления на немецкой территории. Однако в середине августа это благоразумное намерение рассыпалось в прах перед более насущной необходимостью оперативно отвлечь силы и внимание противника от западной кампании. В результате Россия вступила в войну, не успев развернуть 20 % пехоты.

В центре Восточной Пруссии располагалось ожерелье Мазурских озер, окруженных болотистыми землями. 1-я российская армия под командованием генерала Павла Ренненкампфа двинулась на запад от северной границы озер; 2-я армия Александра Самсонова с отрывом в несколько дней выступила от их южной границы. Таким образом, командующих разделяли пространство, время и некоторая взаимная неприязнь, возможно, несколько преувеличенная. Вторгшиеся в Пруссию войска расклеивали повсюду высокопарное обращение: «Мы, представители России, несем вам, пруссам, единое славянство». Самсонов проявил безрассудную самонадеянность, отправив свой радиопередатчик обратно в Польшу, а затем выехав на рекогносцировку без средств срочной связи. Большинство телефонных линий к тому времени было обрезано.

Через несколько часов почти у каждого российского всадника, прикрывающего левый фланг армии Ренненкампфа, с седла свисали гроздья сыров – трофеи с сырной фабрики в Мирунскене. «В кавалерии были привычны к самым разным ароматам, но никогда ни до, ни после этого мы не издавали подобных запахов», – писал один из гусар{570}. Не одну неделю непривычные к таким изыскам солдаты царской армии отъедались на трофейных сосисках, ветчине, свинине, гусях и курах. Легкораненых и захромавших лошадей всадники с легкостью меняли на немецких: на окрестных лугах паслись фермерские кони, часто попадались и бесхозные кавалерийские. Проходя через племенной завод, сумские гусары увели всех лошадей, которых смогли поймать, в шутку называя их, как уже повелось в русской армии, «подарком от благодарного населения». Владимиру Литтауэру досталась гнедая четырехлетка хороших кровей с отвратительным нравом{571}.