Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Польша играла решающее значение для Российской империи, поскольку оттуда царская армия могла взять врага в «клещи», однако и для нее оставалась опасность угодить под контрудары. Впервые попавшие на польскую землю российские солдаты удивлялись условиям жизни местных крестьян, в домах которых имелись и кружевные занавески, и мягкая мебель. Вперемешку с поляками жили немецкие поселенцы, и в этом многоязычном регионе трудно было угадать, какой язык быстрее поймут местные. Когда российский офицер сперва по-польски, затем по-русски допытывался, есть ли у хуторян что-нибудь на продажу, ответом ему были непонимающие пустые взгляды. Тогда офицер перешел на немецкую речь: «А припасы у вас есть?» – «Нет… Какие припасы…» Старый хуторянин испуганно заерзал на месте. «Так-таки ничего не запасли за все лето?» – не поверил офицер. «Мы все продавали…»{555}

Восточный театр военных действий представлял собой колониальный регион, где под властью крупных держав – России, Австрии, Германии – проживали меньшинства – поляки, боснийцы, чехи, сербы, евреи, чья преданность своим империям находилась под большим вопросом. В результате, когда войска трех империй столкнулись у соответствующих границ, нездоровые подозрения в шпионаже и саботаже расцвели еще более пышным цветом, чем на Западном фронте. Особенно доставалось евреям, которые всегда были «красной тряпкой» для любого великодержавного шовиниста. Когда поезд Белебеевского пехотного полка остановился на два часа на польской станции Тлущ, многие улизнули в город и принялись хватать в еврейских лавках товар без оплаты. В ответ лавочники закрыли окна ставнями, после чего солдаты начали высаживать двери и безнаказанно обчищать торговцев с попустительства офицеров, которые смотрели, никак не препятствуя{556}. Инцидент остался бы незамеченным вовсе, если бы не возмутился случившийся рядом генерал. На следующий день в Люблине было разграблено 20 еврейских лавок. Как писал Джош Самборн, «солдаты знали, что их слову поверят больше, чем слову еврея, и даже убийство ограбленного еврея чаще всего сходило с рук»{557}.

Российский жандарм докладывал начальству телеграммой, что в Вышов «под предлогом покупки лошадей прибыли два немца, которые переночевали в амбаре еврея Гурмана, а потом отправились в Остроленку»{558}. 18 августа в Тарчине неожиданный обстрел российских колонн, проходивших через город, сразу же свалили на евреев, которые якобы «сигнализировали врагу о передвижении наших войск»{559}. Арестовали 14 попавшихся под руку несчастных. Позже их, вопреки обыкновению, выпустили, когда местный начальник полиции заключил, что выстрелы были случайными, однако украденные товары не вернули и не компенсировали. Волну погромов, прокатившуюся в последующие месяцы по еврейским местечкам, устраивали в основном (хоть и не исключительно) казаки. Значительное число евреев бежало в Варшаву, откуда потом их принудительно отправили на восток.

22-летний лейтенант Андрей Лобанов-Ростовский, начитанный, много путешествовавший сын князя-дипломата, служил сапером. Он рассказывал, как в небольшом польском городке новобранцы его части убили восьмерых евреев в приступе шпиономании. Затем во время подготовки к вечерней службе произошло частичное солнечное затмение, и суеверные солдаты обеспокоились, не связано ли это с их утренним поступком. Однако вскоре угрызения совести утихли: царские войска в Польше хватали по пути следования все, что плохо лежит, нисколько не смущаясь тем, что грабят собственных соотечественников. У большинства царских подданных «чужие» начинались с соседней деревни. И хотя генерал Павел Ренненкампф издавал строгие указы против мародерства на российской территории, а 10 августа во всеуслышание объявил о казни четырех человек за ограбление мирных жителей, его подчиненные не особенно следили за исполнением указов. Грабежи серьезно подорвали местную торговлю, повредив и населению, и войскам. Интендантам с трудом удавалось накормить подопечных и раздобыть местную продукцию даже за деньги.

Что касается противной стороны, то немцы в первые дни войны вели себя в Польше не менее жестоко, чем в Бельгии, разрушив приграничные города Калиц и Ченстохова, захватывая мирных жителей в заложники и убивая. Заняв 2 августа Калиц, немцы, встревоженные потоком сообщений о прицельной стрельбе из домов местных жителей, начали палить по ним сами{560}. Были взяты в заложники подозреваемые в «руководстве партизанскими отрядами», а в придачу к ним церковные и светские сановники: в общей сложности под стражей оказалось 750 человек. Изнасилования, грабежи и поджоги происходили повсеместно. Немцы сознались в казни 11 мирных жителей, однако местные утверждали, что убитых было гораздо больше. Уходя, захватчики из мести подвергли город артиллерийскому обстрелу, вынудив десятки тысяч поляков спасаться бегством.