Первая мировая война в 211 эпизодах

На дороге к Зоннебеке теснились перемазанные глиной канадские солдаты с грузовиками, пушками и мулами, нагруженными боеприпасами. Войска на обочине ожидали своей очереди, чтобы двигаться дальше. В воздухе стоял гул от бесчисленных артиллерийских орудий; он то стихал, то нарастал, то стихал, но не прекращался. В небе кружат самолеты, обрамленные почти акварельными облачками дыма от зенитного огня. Он видит, как всего в 200 метрах взрывается немецкий снаряд. Видит, как взметнулся вверх фонтан черной земли, “будто гейзер”. Видит еще один взрыв, еще ближе к нему. Его реакция изумляет его самого:

Дикарь в твоей душе заставляет тебя полюбить все это: и нужду, и расточительство, и опасность, и тяжелый труд, и восхитительный хаос. Ты чувствуешь, что, несмотря ни на что, мужчинам нужна именно эта стихия, а вовсе не сидение в удобных креслах с сигаретой и стаканом виски в руках, с газетой или за бестселлером. Не надо притворяться, что эта лакированная поверхность и есть цивилизация и что под этой крахмальной, застегнутой на все пуговицы рубашкой не прячется варвар.

И он, слишком хорошо знавший все скорби и боль, которыми сопровождается любое сражение, внезапно и против своей воли, в миг головокружения на краю пропасти, будто ощутил все величие и сладость битвы или, во всяком случае, ее темную разрушительную энергию, на которой зиждется трагедия. На сегодня хватит. И они возвращаются в Ипр. Он видит, как солнце заходит за зубчатые развалины средневековой палаты суконщиков. Его прощальные лучи коснулись аэростата наблюдения, которого вскоре поглотит ночная тьма.

♦

В тот же день Флоренс Фармборо пишет в своем дневнике:

К вечеру поступил солдат, раненный немецкой пулей. Вскоре он узнал, что он единственный в палате, кто ранен врагом. Он тут же заважничал и почувствовал себя настоящим героем среди всех остальных, получивших свои ранения по собственной вине или из-за несчастного случая.

171.

Вторник, 30 октября 1917 года

Паоло Монелли пьет коньяк и ждет новостей

Вот уже неделю на реке Изонцо происходит что-то очень важное. Враг в результате одного-единственного наступления добился того, чего не смогла сделать итальянская армия за целых одиннадцать, — совершить прорыв. Немцы наступают. Но Монелли и все остальные на Северном фронте не знают в точности, что произошло и что происходит сейчас. Они занимают выгодную и надежно укрепленную позицию и готовятся зимовать в недавно построенных хижинах. На той высоте, где они находятся, уже полно снега.

Нет, они ничего не знали. До них не доходили ни газеты, ни фронтовые сводки, и они витали в облаке неведения, питаясь слухами, сумбурными, противоречивыми, порой фантастическими. Вроде того, что немцы заняли Удине. Или что 200 тысяч итальянцев сдались в плен. А может, 300 тысяч? Настроение у всех мрачное. В офицерской столовой тишина. Монелли пьет коньяк, чтобы заглушить чувство безнадежности.

Он пишет в своем дневнике:

До нас дошли трагические известия с Восточного фронта. Враг топчет родную землю, солдаты бросают оружие. Здесь же ничего не происходит. Ожидание отягощается бюрократическими глупостями, сигнатурами и циркулярами, педантизмом нервных командиров, шуточками начальства, которое мы не уважаем.

172.

Четверг, 1 ноября 1917 года

Пал Келемен видит возвращение пехотного батальона с передовой на Изонцо

Бесконечный дождь льется с серого неба на серую гору. Вечереет, австро-венгерский пехотный батальон возвращается с передовой. Там же и Пал Келемен, он видит, как солдаты, шатаясь, бредут по тропе, ведущей от горного плато, на котором они расположились.