Первая научная история войны 1812 года

Но озлобленный на весь мир, ущербный русский император жаждал войны. Поэтому он даже не принял (уже перед самым началом кампании) посла Франции в России Ж.А.Л. де Лористона! Поэтому он нарочито послал Наполеону абсолютно бредовый и наглый ультиматум.¹⁸ Да, об этом также не пишут российские лгуны и пропагандисты от истории: весной 1812 года царь, который уже неоднократно нарушил условия Тильзитского мира, который опозорился шпионскими скандалами с подкупом чиновников военного министерства Франции (для снятия копии с секретных документов о наполеоновской армии),¹⁹ который уже в 1811 году отдавал приказ русским армиям идти воевать со своим официальным союзником — с Наполеоном (потом Александр эти приказы отозвал из-за того, что король Пруссии отказался открыто поддержать его агрессию) — вот этот лишенный совести, чести и логики тип еще и осмелился на ультиматум! Царь вел собственный народ к войне, к гибели, он провоцировал Наполеона: и вскоре мы станем свидетелями трагедии Российской империи. Обнаглевший Александр требовал вывести все наполеоновские войска с линии Одера — чтобы распахнуть двери к очередному вторжению русских армий: как в 1805–1807 гг.! Я напомню: Россия собственной агрессией вывела французские войска на эти позиции (и даже далее — к своим границам), но Наполеон после заключения мира в 1807 году вернулся во Францию — и на границе с достаточно опасной Россией ни одного французского полка не оставил (хотя перманентные нападения со стороны России диктовали меры предосторожности).

К.-Ф. Меневаль резонно констатирует: «Никогда Наполеону во времена его блестящих побед даже во сне не приходило в голову предъявлять подобные оскорбительные требования побежденным врагам. Наполеону больше ничего не оставалось делать, как доверить судьбу этого великого военного начинания самой великой армии, которую он когда-либо выводил на поле битвы».²⁰ Один из самых осведомленных для нашей темы свидетелей — личный секретарь, архивирующий переписку Наполеона, Агатон Жан Франсуа, барон де Фэн (1778–1837), уточняет потаенные размышления Наполеона весной 1812 г.: «Однако все сии дипломатические и военные демарши и передвижения войск были всего лишь демонстрациями. Наполеон внушал себе, что император Александр в своих приготовлениях еще не принял окончательное решение. „Возможно, — говорил он, — их вооружения суть не более чем политическая игра. Общеизвестно, сколь необходим мне сейчас мир, дабы сплотить воздвигнутое мною колоссальное сооружение. Быть может, он хочет испытать, как далеко я могу отступить. Признаюсь, я весьма огорчен тем, что дружественность императора Александра оказалась не более чем иллюзией. В остальном мои сомнения через несколько дней разъяснятся. Может быть, я ошибаюсь, но зато, по крайне мере, не буду застигнут врасплох“».²¹

Итак, вы видим, что Наполеон категорически не хочет абсолютно ненужной ему войны. Император должен продолжать укреплять здание молодой империи: достаточно того, что он уже принужден вести войну против вторгшихся в Испанию англичан. Но здравомыслящему и достойному человеку часто бывает сложно, так сказать, влезть в сознание человека нездорового и бесчестного (каковым был русский царь).

Современный историк с заслуженным международным именем в науке, Адам Замойский, проницательно подчеркивает важность факта рождения у Наполеона наследника: «…появление на свет короля Рима являлось важнейшим моментом. Многие из подданных Наполеона ожидали, что их государь, недавно преодолевший сорокалетний рубеж, отныне будет больше времени в кругу семьи, чем в армии, что на смену Наполеону Великому однажды придет Наполеон II, а остальная часть Европы примирится с неизбежностью окончательного превращения эпохи Бурбонов в достояние истории. Потому-то люди и ликовали столь бурно. „Народ искренне верил в скорый приход периода прочного мира. Идеи войны и захвата территории не занимали сознание людей и не казались реалистичными“, — писал шеф полиции Наполеона, генерал Савари, добавляя, что младенец представлялся всем гарантом политической стабильности.

Сам Наполеон тоже радовался, причем в значительной мере по тем же причинам. „Теперь начинается лучшая эпоха моего правления“, — воскликнул он».²²