Первая научная история войны 1812 года

Я люблю часто цитировать одного из самых мною ценимых поэтов и публицистов — Иосифа Бродского (Нобелевский лауреат, осужденный в СССР за «тунеядство»…): «Эстетика — мать этики». Это верно отнюдь не только с поэтической точки зрения: эстетика напрямую зависит от таких прозаических вещей, как экономика, общество, политика, быт. Они взаимовлияемы. Эффективная общественная и экономическая модель дает возможность для созидания красоты (как это было в древних Афинах, в древнем Риме, во Флоренции эпохи расцвета Медичи, при Людовике-Солнце, а затем при Наполеоне Первом Великом и, что часто несправедливо забывают, при Наполеоне Третьем), а красота уже помогает этой модели не сползти в ошибки и деградировать. Именно поэтому эстетические впечатления для меня всегда были определяющими.

Сравнение состояния Бородина и Ваграма сегодня — напрашивается, и весьма объективно. Два генеральных сражения неподалеку от древних центров-столиц, примерно одинаковые численности и потери войск с обеих сторон. Разница только в том, что проигравший бой под Ваграмом эрцгерцог Карл не сообщал своему императору о «победе», и столицу свою вместе с собственными ранеными австрийцы сжигать не стали: поэтому мы сегодня можем любоваться ее восхитительными древними домами и дворцами. На самом деле, все было совсем недавно — всего, к примеру, два В.М. Зельдина или два Ю.П. Любимова назад! Это веселого свойства сравнение мне кажется очень живым и прочувствованным. Кстати, оба этих замечательных человека мне очень близки: с Владимиром Михайловичем я приятельствовал, он участвовал в одном из моих режиссерских проектов; с Юрием Петровичем меня связывает еще больше моих постановок в качестве режиссера и замечательное дружеское общение. И подобно тому, как я успел пообщаться и даже работать с ними, они могли знать людей, которые помнили ту далекую эпоху. Интонации, мимика, атмосфера — да и мебель, предметы интерьера, образы исторические и литературные: все это было совсем недавно…

Я объездил практически все поля крупных и даже незначительных сражений эпохи Наполеона, но в данном очерке остановимся на двух. Наиболее удобным (и лаконичным…) стилем описания моих впечатлений я полагаю зарисовки, этюды, небольшие вспышки воспоминаний и ощущений, которые раскрывают суть, самое лезвие и атмосферу сюжета.

Нижеследующее сравнение будет практически «научно-лабораторным» в смысле времени года: на поле Бородина я всегда ездил в последние числа августа и первые числа сентября — и так же в последний день августа посетил Ваграм. Настроение даже можно заподозрить лучшее в случае поездки за Можайск — ибо туда все разы я ездил на машине (причем не за рулем — то есть был отдохнувшим), а в Ваграм на поезде: мне посоветовали выбрать именно поезд как удобнейший и быстрейший прямой путь с живописными видами по дороге. Однако начнем в хронологическом порядке.

Первый раз в Бородино я попал совсем еще ребенком: зачарованный лет с девяти эпохой Наполеона, я попросил родителей отвезти меня на знаменитое поле, когда мне исполнилось лет 10–11 (1992–1993 гг.). В стране была дивная (эту фразу можно читать в манере В.Я. Вульфа) эпоха неопытной свободы, американской гуманитарной помощи (не в первый раз: в 1891–1892 гг., в 1921–1923 гг. и во время Второй мировой войны США уже спасали отечественных граждан от голодной смерти — за что и регулярно чувствуют нашу благодарность…), невиданных ранее моделей телевизоров и йогуртов. Но не буду подробно останавливаться на тех годах (их описание есть в моей книге «Танго в одиночестве, или мемуары 25-летнего». М., 2007). Главное было в том, что я все время и всю энергию посвящал страстному изучению эпохи гениального Бонапарта, с замиранием сердца вчитывался в книги, внимательно ловил всякую информацию. Мои родители есть то, что именуется классическими патриотами (к тому же отец — полковник, и дед — полковник, дошел до Берлина и т. д.), все окружение семьи было во власти советских мифов — в том числе о войне 1812 года. Но мне суждено было эти мифы разрушить.

И вот мы отправились в путь. Ехали по дороге в Можайск: скудная однообразная природа, елки, березы, рытвины, сквозняк, покосившиеся избушки — и часа через полтора увидели бетонной эстетики кусок со штырями и с заветной надписью «Бородино». Сердце ребенка стало биться сильнее! Но мне хотелось всего и сразу! Я жаждал увидеть Шевардинский редут и батарею Раевского — и всё, всё, всё! А спутниковых навигаторов тогда американцы нам еще не изобрели — и удобных придорожных схем никто не повесил (я, конечно, уже знал все карты Бородина 1812 года — но за прошедшие годы внешность ландшафта слегка поменялась…).