Первая научная история войны 1812 года

«Теперь перейдем к изложению отношений наших с прусским двором.

Личная дружба обоих государей являлась главной основой этих отношений; дружба, подобной которой история дает мало примеров; притом дружба — постоянная среди всех политических пререканий и неизменяемая, несмотря на все превратности судьбы и военные несчастья.

Переговоры между Францией и Пруссией, совершенно чуждые России, и о которых ей не было даже сообщено официально, дошли уже до того, что берлинский кабинет не счел более возможным выбирать между войною и миром. …Забывая всякие соображения, император Александр не только не колебался ни минуты оказать королю просимую помощь, но сообщал ему твердое намерение помогать своему другу и союзнику всеми своими силами».⁷¹

Я подчеркну: речь идет о той войне, которая стоила жизни многих десятков тысяч русских людей — и завела Россию в Тильзит! Вот чего стоили интимные привязанности Александра. В моей коллекции (см. в разделе иллюстраций) есть даже гравюра тех лет, где Александр и Фридрих Вильгельм нежно держатся за руки. Теперь, зная на каких субъективных основаниях произошло столкновение 1806–1807 гг., можно лишь иронически относиться к потугам ряда исследователей приписывать мнимым (об этом — в соответствующей главе) негативным последствиям присоединения России к блокаде Англии — причины войны 1812 г. (тем более что сами эти авторы даже не замечают логического противоречия в собственных построениях: если Россия невиновна в конфликте, тогда зачем вообще упоминать о том, что «причиной» были проблемы от присоединения к системе, инспирированной Наполеоном?).

Так или иначе, упомянутые выше биографы царя (С. П. Мельгунов и М.-П. Рэй) не замечали очевидного: и либо игнорировали напрашивающийся из документов и фактов вывод — или говорили о пресловутой «дипломатии». Я полагаю, что сейчас и у моих коллег-историков, и у читателей должны постепенно открыться глаза… Предлагаю, так сказать, осмотреться: во дворцах, в которых жил русский царь, царила эстетика ампира, европейского классицизма, где все было пропитано символами античной эстетики. Цесаревич, а затем император обожал смотры солдат, был сторонником шагистики и гневался, если армейцы были плохо одеты. С детства его окружали эротоманские гравюры, табакерки «с секретами» — и прочие «игрушки» разгульной Екатерины. Манерный, утонченный и голубоглазый Александр окружает себя исключительно адъютантами-красавцами. Среди офицеров, чью карьеру он продвигал, был и молодой Иван Саввич Горголи (1773–1862) — этого грека на русской службе называли одним их самых красивых людей России. По распоряжению сверху его перевели на службу в лейб-гвардии Семеновский полк — любимый полк царя.

А теперь обратимся к ранее неизвестному, но просто феноменальному документу, который полностью разоблачает императора Александра. Все вы знаете о знаменитом создателе идеологии «официальной народности» («духовные скрепы»…), известном своими гомосексуальными связями — о Сергее Семеновиче Уварове (1786–1855). Обычно его деятельность связывают с правлением Николая I, вспоминают эпиграмму А. С. Пушкина, написанную про любовника министра народного просвещения — про князя Михаила Александровича Дондукова-Корсакова (1794–1869), но неожиданный и стремительный карьерный взлет совсем юного мальчика Сережи начался именно при Александре — и благодаря его чувствам. Ранее считалось, что мемуаров С. С. Уварова не существует, однако совсем недавно были переведены на русский язык с французского (естественно: на каком же еще языке писать «патриоту», придумавшему объединить в пошлую формулу «Православную веру. Самодержавие. Народность»?) его воспоминания, которые не предназначались для публикации, а должны были навсегда остаться семейной тайной (подлинный материал хранится в Отделе письменных источников Государственного исторического музея). Никто из моих коллег их еще не успел проанализировать. А теперь я предлагаю послушать рассказ самого С. С. Уварова, который, по большому счету, даже не нуждается в комментариях — ведь фактически речь идет о романтическом чувстве со стороны императора Александра к 16-летнему юноше: