Первая площадка (полигонные зарисовки)

Бегу в зал передатчиков и вижу картину: двери модулятора открыты настежь, в руках с диэлектрической эбонитовой палкой (такие применялись в передатчиках) стоит мой хороший друг Виктор и пытается этой палкой «ликвидировать» пробои в модуляторе (метод простой – легким постукиванием по лампам). Спрашиваю: «Что будем делать?» В ответ невозмутимым, спокойным тоном: «Как что? Работать!» Теряю дар речи, через мгновение очухиваюсь и ору: «Как работать, когда у тебя все настежь, и там внутри чуть не пламя полыхает?!» В ответ то же невозмутимое: «Все будет в порядке, двери заблокированы, пламя собьем. Докладывай, что мы готовы». Прибегаю к ВЧ-аппарату, который уже звонит. Руководитель испытаний: «Ну, как?» Отвечаю: «Готов». Чувствую, сомневается. Говорю: «Не сомневайтесь, объявляйте 5-минутную готовность. Все будет нормально», – а у самого «кошки скребут».

Объявляется 5-минутная, затем минутная готовность, команды «Протяжка», «Старт», дальше боевой цикл: обнаруживаем и берем на сопровождение баллистическую цель (значит, передатчик работает нормально), затем стартовавшую противоракету, сопровождаем оба сигнала до точки встречи противоракеты с целью. Боевой цикл закончен, работа прошла успешно, задача выполнена. Бегу в зал передающих устройств, навстречу – улыбающийся Виктор: «А ты боялся – все в порядке, немного дымка только пришлось подпустить». Действительно, вот он момент истины, но отчего мне в этот счастливый миг, глядя на моего друга и радостно, и печально на душе. Радостно оттого, что передо мной профессионал, ас-испытатель. А печально потому, что «колдовал» этот ас у передатчика с открытыми защитными дверями, из которых «светило» мощное рентгеновское излучение, и здоровья ему оно, безусловно, не прибавило.

Вот примерно так шло становление настоящих военных инженеров-испытателей, которые, по моему глубокому убеждению, были и остаются (по крайней мере, в нашем сознании) элитой военных инженеров наших Вооруженных Сил.

Все офицеры, которые прошли полигон, и те, которые сегодня работают на нем, заслуживают самого высокого уважения и самой высокой оценки. Вклад их в обеспечение оборонного могущества государства и в решение задач обеспечения стратегического баланса в мире, думается, в полной мере еще не оценен.

Как можно не поклониться людям, которые в дикую жару (выше 40 градусов в тени) и в дикий холод (за 40 градусов мороза) готовили вот эту технику, о которой говорилось выше, проводили испытания, несмотря ни на что, и получали беспрецедентно важные (можно сказать выдающиеся) результаты, апофеозом которых стало 4 марта 1961 года.

Мы были свидетелями и творцами процесса рождения принципиально новой когорты специалистов, которые в условиях колоссальной бытовой неустроенности, испытывая неимоверные лишения, выросли в профессионалов высшей пробы и обеспечили Родине признанный авторитет в мире.

Об условиях, в которых происходило становление инженеров-испытателей, достаточно подробно говорилось выше.

С тех пор прошло много лет. Но вот что удивительно. Сколько бы ни встречал я людей, прошедших ту суровую школу жизни, я не слышал ни от кого жалоб и возмущения. Все в один голос утверждают, что интересней в их жизни работы не было. И это искренне. И в том, что путь испытателей, и не только летчиков, а и инженеров, отмечен большим количеством небольших земляных холмиков, можно убедиться и на далеком казахском южном полигоне, посетив так называемую площадку номер тринадцать. Как уже говорилось, первый начальник этого полигона – красавец и большой умница генерал-лейтенант Дорохов Степан Дмитриевич – умер, выходя из самолета, не дожив до пятидесяти пяти лет. Не выдержало сердце того дикого напряжения, которое выпало на его долю и на долю его подчиненных-испытателей.

Инженеры-испытатели это, действительно, золотой фонд нашего государства, в том числе и офицерского корпуса. Сегодня поневоле встает вопрос, где этот золотой фонд? Кто бы мог на него ответить? В этом контексте невозможно несколько слов не сказать об офицерской дружбе, и полигонной – в первую очередь.