Ведунью Семиткин нашел за мирным занятием – она гадала на квасной гуще и будто не приметила людей, появившихся в ее подземелье.
– Про что гадаешь, старая ведьма? – спросил Семиткин, подняв железной рукой низко опущенную голову чародейки.
– Про тебя, боярин, скоро ли мои бесы отнесут тебя в адское гнездилище.
– Ого, как ты дерзишь! А вот скажи, кто у тебя был сейчас в гостях? Куда он скрылся?
– Догони его, если можешь!
– Эй, батожники!
Вошли кнутобои – по обычаю в красных колпаках, готовые окровянить свои кафтаны.
Фараонова матка смирилась; она уже была знакома с этими красными колпаками, рубцы на спине до сих пор не зажили.
– Доставить ее на веревке в Разбойный приказ, да вот и сам начальник.
В избу вошел Малюта Скуратов.
– Обыскать все подземелье! – начал приказывать он своим подчиненным, – вынести отсюда все добро, и если где по закоулкам запрятались разбойники, пусть укажет старая ведьма. Пусть она укажет, где у нее припрятаны трупы младенцев, которых она травила в материнских утробах. Очистить это бесовское подземелье на этот раз до последней пылинки, а все улики на подводах отвезти к пыточной избе. Вычистив, опрокинуть кровли, подрубить стойки и заполнить все логовище землей и мусором, сровнять так, чтобы и следа не осталось от фараонова стойбища.
Очистка стойбища потребовала усердия всей команды, разыскавшей-таки в темницах целое кладбище зародышей и несколько скелетов женщин, поплатившихся жизнью за преступное желание освободиться от незаконных младенцев. Мешков с награбленным добром добыли на несколько возов. Когда начали рубить подставы и проваливать крышу, откуда-то из темниц выбежала целая толпа скрывавшихся там лиходеев. Все они попали на веревку.
Москва увидела небывалый поезд. Увы, бесы в грудях не защитили фараонову матку, и угроза, что у дружинников вырастут собачьи хвосты, также повисла в воздухе. Логовище ее завалили, как и всякую ненужную яму.
Много перебывало разного преступного и озлобленного народа за плотным и высоким частоколом пыточной избы; такая поистине ведьма, как фараонова матка, была здесь уже знакомым чудовищем. Как человек, однако, она возбуждала сожаление. Косматая, грязноватая, оборванная, перевязанная веревками, она буквально обливалась слезами; видно, сердце чуяло недоброе, да и кто же за этим частоколом чуял что-нибудь хорошее. У нее все было отнято, нечем было и подкупить пыточников. Даже заплечных дел мастера, выходившие из избы освежиться на воздухе, и те старались не смотреть на матку.
Она первая предстала перед грозным лицом Малюты. Перед ним она задрожала, как бесноватая. Ей развязали руки. Начался допрос.
– Кто у тебя был сегодня из москвичей? – спросил Малюта. – Говори правду, а то с первого слова вздерну на дыбы.
– Был паренек, а только мне и не к чему было спросить его, какого он рода, племени. С виду чистенький, красавец, одет боярином; конь под ним игрень; через плечо ремень, а на ремне бердыш.
– Рында?
– Ах, не знаю я этих делов, не знаю, боярин.
Малюта плеснул ладонями. Явился палач, и прямо к дыбе.
– Не знаешь?
– Дай Бог памяти, кажись, таких рындами зовут.
– Прозвище его?
Палач пошевелил веревкой и блоком.
– Люди сказывали, что прозвище ему Лукьяш.
– Бывал он у тебя прежде?
– Ох, бывал и прежде, а ныне с выговором: ничего-де, что я давала, не помогает ему, а я давала то кустик простого вереска, то клюв от дохлой вороны, известно, лишь бы отвязаться.
– Зачем приходил?
Теперь же заплечных дел мастер вынул веник из ларя и облил его маслом.
– Просил корешок на засуху.
Вспыхнувший пламенем веник зловеще осветил избу. Палач выдвинул на середину избы деревянную кобылу с ремнями и разными зацепами. Пока он прилаживал ошейник, допрос продолжался:
– Для приворота? Да ты не тяни, кого и от кого он намеревался присушить?
– Просил отворить царя от татарской царевны. А только я сказала, что такими корнями не владею. Навести на кого порчу могу, а корнями не владею. Если поискать в лесу, так можно найти.
– Теперь сказывай, сколько ты душ, сколько ангелочков загубила? Какую за то плату брала?
– Не брала, боярин, не брала, я по доброте…
– Ну так мы здесь расплатимся за твою доброту.
По знаку Малюты палач подвел фараонову матку к дыбе. Ноги у нее подогнулись, и она упала пластом на землю. Так притвориться было мудрено, и заплечных дел мастер, подставив ладонь к ее рту, произнес короткое слово: «Кончилась!»
– Закопать на месте ее логовища, пусть это место будет проклятое. Какой она веры – нам не ведомо, поэтому выставить над ее могилой перекладину, чтобы вешать на ней бешеных собак. Введите ее приятелей.