Первая русская царица

Мама явилась в монашеском одеянии, без страха, хотя в эту пору не было в Москве и младенца, которого не пугали бы именем царя.

– Чем, государь, я провинилась пред тобой? – спросила она спокойным голосом.

– Ты ничем не провинилась, а только мне хотелось вот о чем спросить тебя. Когда была жива покойница Анастасия, твоя любимица, плакали ли при каких-нибудь обстоятельствах вот эти иконы, которые ты видишь?

– Они рукотворные, писанные, как ты повелел, обыкновенными мастерами, почто же им было плакать? Будь они чудотворные… то заплакали бы!

– А почему же они теперь плачут, и часто?

– Про то не ведаю, государь, а только так, своим старушечьим разумом… рассуждаю, что они как будто и вовсе не плачутся.

– Сам видел сколько раз!

– То не они плакались. То вздрагивала, государь, твоя совесть, когда ты творил такое… нечеловеческое… все-то тебе казались изменниками да изменниками… одних отдавал опричине, других Малюте, а эти и рады пролить кровь христианскую. Злодеи они, вот что!

– Так ты думаешь, что иконы не плачут?

– Нет, не плачут. Твоя совесть плачет, это верно, она вздрагивает. Суди меня, государь, по твоей великой власти, а я говорю по своему простому разумению.

– Так ты думаешь, что иконы не плачут? – переспросил Иоанн Васильевич. – Если так, то возьми их себе, дарю тебе на память о твоей любимице, мир ее праху!

Восхищение мамы от этого милостивого подарка было так велико, что она поцеловала руку Иоанна Васильевича и, обернув иконы в чистый платок, поспешила с ними в свою кладбищенскую сторожку.

Глава XIX

После ухода с иконами мамы Иоанн Васильевич почувствовал себя так, словно освободился от несносных вериг. Его не корила благочестивая покойница. Теперь опричники могли безбоязненно приводить к нему в хоромы красивейших москвичек, родители и мужья которых объявлялись изменниками и передавались Малюте в пыточную избу. Облако больше не опускалось перед неврастеником.

Оно не появлялось даже, когда сластолюбец заключал в свои объятия жену за женой, не говоря уже о любовницах. Жажда женского тела не замирала в нем до глубокой старости. Одна из последних его жен так и осталась девой, а другую, несправедливо заподозренную им в неверности, он сам лично загнал в жидкое болото, где она и отдала Богу свою неповинную душу. О четвертой и пятой загубленных женах он еще просил прощения у епископов, а потом уже и сам налагал на себя епитимии довольно снисходительного свойства: не есть мясного две недели или простоять с четками в моленной от вечерней зари до рассвета. Впрочем, крайний мистицизм и распущенность шли у него рука об руку всю жизнь. Случалось, что утро проходило в епитимии, а вечер в оргии.

Пролитая кровь невинных отягощала старость Иоанна Васильевича, что не мешало ему хлопотать о восьмой жене – родственнице английской королевы. Посланный для переговоров дворянин Писемский донес, что предполагаемая невеста дородна и бела, но, проведав о том, что царь женат, уклонилась от брака. Впрочем, и самому царю этот брак представлялся лишь средством создания союза с Англией.

Наконец, он и сам увидел, что его мужским возможностям настал конец. Жизнь со всякими излишествами разлагала его организм задолго до смерти. От него отдавало трупным запахом, отталкивавшим даже таких близких людей, как жена его сына и наследника Федора. В экстазе нежности он привлек ее однажды к себе, но она вырвалась, убежала, с величайшим отвращением заткнув нос. Впрочем, убегая из опочивальни, она решилась сказать свекру: «Для кровосмесительства я непригодна».

Чувствуя приближение смертного часа, он составил завещание, по которому престол должен был перейти к Федору. Последнему он завещал царствовать благочестиво, уменьшить налоги, освободить пленников и так далее.

Незадолго до смерти царь распорядился созвать в Москву ясновидцев и предсказателей, которых немало было среди народов Севера. Невежественные царедворцы называли их астрологами, которым дано было видеть будущее. Угадывая затаенные мысли повелителя, придворные потребовали, чтобы астрологи определили безошибочно день и час его предстоящей кончины. Астрологам оставался один выход: наметить какое-нибудь число и приготовиться самим к смерти. Предсказатели наметили кончину Иоанна Васильевича на 1 марта 1584 года.

Нелегко было объявить больному об этом решении, тем более что в последние дни Иоанн Васильевич умирал трижды, по крайней мере по нескольку часов он не подавал никаких признаков жизни. Приходя в себя, он каждый раз одаривал окружающих милостями. Последний приступ летаргии истощил его физические силы до того, что он оказался всецело во власти видений. У него уже недоставало слов, в каком ужасном месте и как больно пытали его бесплотные духи…

В назначенный предсказателями день наибольшие заботы о больном выпали на долю его фаворита Бельского. Духовенству предстояло постричь больного в монашество, чтобы он мог явиться перед престолом Всевышнего в ангельском чине.