Первая русская царица

– Повремени. Меня еще ублажают монастырские песнопения; сердцем еще не разгорелся, а вскоре поговорим по-другому. Следи далее – кому пришло на ум сравниваться со мною? Да, видно, пришла пора распускать раду. Пусть помнят: я самодержец!..

Вскоре рада прекратила существование. Ее последнее заседание открылось поздно; пока члены рады томились ожиданием, митрополит слушал наставления царя и даже спорил с ним, чего никогда не бывало. В зал заседания он явился обиженным и прямо-таки заплаканным. Когда все приготовились слушать, он произнес дрожавшим голосом:

– Бояре! Царю сделалось известным, что некоторые из его слуг и даже члены рады, забыв свой долг перед родиной, отъехали в Литву. Таких перебежчиков государь повелел считать изменниками и передавать Разбойной палате.

– Это нас-то, потомков удельных князей, род которых старше московских царей, да препоручать Малюте Скуратову! – возмутился строптивый князь Курбский.

– Ты бы, княже, помолчал, – возразил митрополит. – Про тебя идет молва, что и ты собираешься в отъезд, правда ли сие?

– Здесь, святой владыко, исповеди не место. У меня есть свой духовник…

– Строптив ты, княже, строптив. Не сносить тебе головы!

– Знаю…

– Так вот, царь Иоанн Васильевич повелел, чтобы все вы подписались на листе о невыезде в Литву. Дьяк, прочти, как велено.

Старый дьяк, записывавший боярские речи, вышел на середину палаты и прочел по дрожавшему в его руках листу:

«Мы, учинившие здесь подписи, бояре и служилые люди, клянемся перед Господом Богом, самодержавным царем и святителем владыкой, что для защиты чести и славы Московского государства готовы положить животы и все, что нам принадлежит. А кто воспротивится и, поборов любовь к родной земле и совесть, опасаясь справедливого гнева государева или соблазняясь чужими почестями и богатствами, отъедет из царства и переметнется в Литву, того волен царь считать изменником и казнить его лютой смертью. Здесь мы приложили доподлинно свои руки и родовые печати».

– Князь Курбский, тебе первому надлежит подписать сей лист, – провозгласил митрополит. – Таким поступком ты снимешь наговор твоих недругов, клятвенно заверяющих, что ты наладился в Литву. Сие повелел тебе сказать государь Иоанн Васильевич.

– На этот раз его радетель Малюта Скуратов не солгал. Лист не подпишу, а с вами, любезные други, прощаюсь навсегда.

Князь обвел всю раду общим поклоном и вышел из палаты; теперь только стало ясно, почему князь прибыл в Кремль в дорожном возке с своим верным слугой Шибановым, за плечами которого торчала пищаль, а на боку висел тяжелый бердыш. Несколько минут в палате длилось мертвое молчание. Слышно было, как загромыхал тяжелый возок князя Курбского, направлявшегося в Литву. О погоне за ним никто и не подумал. Не было на то приказа.

Владыка растерялся и уже встал, чтобы прочитать молитву, которую он всегда произносил при обычном закрытии заседания, как вспомнил, что Иоанн Васильевич строго-настрого приказал объявить раде, что она больше не нужна и что он распускает ее на все времена.

– Супротивник! – произнес митрополит вослед князю Курбскому. – Немного на Руси таких, а все же они вынудили царя прекратить держать совет с вами. Именем его объявляю, что раде не быть, ибо не исходит от нее более мудрых советов. Напротив, из ее среды выдвинулись советники…

Здесь владыка обратил свой взор на Адашева и Сильвестра.

– Выдвинулись советники, которым бы, памятуя свое прошлое ничтожество, следовало лобызать следы царские; вместо того они захотели сравняться с ним, давать ему указы, как править государством и как жить по-праведному, точно оскудела земля истинными святителями, умудренными богословием. Самый скипетр в царской руке поколебался, но теперь конец: была рада и нет ее. Аминь!

Шуйские не утерпели и помянули раду недобрым словом. Все остальные скорбно оставили палату, в которой слышались нередко толковые речи во благо родной земли. Перед Шуйскими рада провинилась тем, что она поставила их в один ряд с другими боярами и ничто не предвещало новое восхождение их рода на вершину государственной власти. Партия Адашева чувствовала себя пришибленной внезапно скатившейся лавиной. Пал и Сильвестр. На этих двух кивали прочие члены, только теперь заговорившие, что хотя они и не стремились сравняться с царем, а все же постоянно дразнили его своим умственным превосходством и особым расположением к ним покойной царицы.

– Разгневался царь и, прямо сказать, лютует, – доверительно сказал Адашев своему другу Сильвестру, выходя из хоромины закрытой рады. – Раду разогнал, на нас наложил опалу. Видимо, по выбору Малюты нашел новых советников.

– Мы будто бы вознамерились изъять державу из его рук, – поддержал своего друга опальный иерей, – а, кроме Шуйских, кто об этом думал? Тебе, Алексей, тоже впору бежать из Кремля. Царь заподозрил всех нас огульно в желании отъехать в Литву!.. Да простит его ошибки Всевышний.