На этой московской площади, оцепленной опричниками Малюты Скуратова по всему периметру, вместе со вчера еще всесильными опричниками Басмановыми и Вяземским были в тот же день четвертованы многие первые лица ивановского царствования: глава внешней политики Висковатый, первый казначей царства Фуников, бывший советник царя боярин Яковлев. Такого одномоментного истребления среди властной элиты Россия не знала со времен монголо-татарского нашествия, но ведь она до этого не знала и самого тайного сыска, тогда убивали чужеземные пришельцы — теперь свои. Только в этот день на Поганой Луже казнены и замучены несколько сот самых известных в России людей. После чего опричники бросились по их домам расправляться с родней репрессированных и грабить их имущество.
Пример первых в России организаторов политических репрессий, которые внезапно сами попали под раскрученное ими колесо террора, будет затем повторяться в различных вариантах в истории российских спецслужб. Участь Басманова и Вяземского не предостережет ни светлейшего князя Меншикова, ни самодовольного вельможу Волынского, ни организатора петровской Тайной канцелярии Толстого, ни железного наркома Ежова и его наследников Абакумова с Берией. А практически все вожди Опричного двора закончили плохо, даже те, кого не репрессировали свои по сфабрикованному делу о новгородской измене. Скуратов погиб в бою с поляками. Василий Грязной попал на войне в плен к крымским татарам, где и закончил свои дни. Его брат Григорий Грязной тайно умерщвлен по приказу Ивана Грозного как вышедший из доверия. Последний командир опричников Богдан Бельский, племянник Малюты Скуратова, сумел благодаря своей хитрости пережить и Ивана Грозного. После гибели Малюты Бельский был до конца дней Грозного самым близким ему человеком, именно с ним в 1584 году царь играл в шахматы в момент своей смерти. Пережил Бельский и сына Ивана Грозного — Федора, и своего нового хозяина — царя Бориса Годунова. И даже во времена Смуты Бельский успел перебежать в стан самозванца и послужить Лжедмитрию, «признав» в самозванце своего родственника царевича Дмитрия. Но и его настигла кара за участие в опричном пиру террора: в 1611 году восставшие горожане Казани жестоко расправились с присланным самозваным царем воеводой Бельским. Так что первое поколение лидеров российской машины политических репрессий, поголовно уничтоженное после исполнения своей мрачной миссии, осталось в истории пророческим предостережением своим наследникам по стезе политического сыска.
Иван Грозный действительно лично рубил головы вместе с опричниками. Царевич Иван-младший, как известно, убит лично царственным отцом в припадке неожиданной ярости. Все эти шокирующие подробности первых российских политических репрессий такого масштаба, равными которым станут затем в истории только репрессии Петра Великого, послереволюционный красный террор и чистки Сталина, дают многим историкам право говорить о печальной уникальности российского явления опричнины в мировой истории. Действительно, в России еще никогда до Ивана Грозного размах убийств собственных граждан не достигал таких размеров: согласно Псковской летописи, только по делу об «измене в Новгороде» в 1570 году казнены и замучены десятки тысяч человек, опричники целыми днями топили в Волхове трупы.
Между тем подобные кампании массового террора, практически неизбежные в суровых условиях становления самодержавной власти в молодых централизованных государствах той эпохи, были в разной мере организованы во всех крупных державах Европы, а уж на Востоке это к тому времени было обычным явлением. Даже явно не симпатизирующий правлению Ивана Грозного Валентин Пикуль в своем историческом романе «Псы господни», изобличающем российскую опричнину, постоянно проводит сравнения с такими же репрессиями самодержавных правителей в других странах мира той же эпохи, подводя к неутешительному выводу: везде одно и то же.
Не в оправдание зверств опричников, а для исторического объяснения процессов — согласимся. Действительно, почти все коронованные современники Ивана утверждали в средневековом мире свое единовластие над молодым классом служилого дворянства и старой знатью удельных князей таким образом. Это были естественные процессы сурового XVI века с его становлениями абсолютной власти в европейских империях — века семейства Борджиа или испанского Филиппа Кровавого, ничуть не отличавшихся в этом плане от русского «грозного царя». И хотя ряд исследователей, как, например, профессор Иловайский, видят в ужасах опричного разгула сугубо российский феномен, объясняя его наследием татарского владычества над Русью и последующей оторванностью Московии от Европы, скорее правы те, кто указывает: Средневековье в этом плане пропитано ужасом повсеместно, и Россия здесь исключением не является.