Первая спецслужба России. Тайная канцелярия Петра I и ее преемники. 1718–1825

Шведы в те годы активнее всего использовали именно методы тайной разведки в борьбе против России, в их державе разведка была налажена особенно хорошо, и почти три столетия именно шведы были главными оппонентами российской стихийной разведки и контрразведки в тайной войне. Один из первых случаев открытого и вполне организованного шведского шпионажа описан, например, историком Л.А. Юзефовичем в его работе об истории средневековой дипломатии: «В 1574 году толмач одного из шведских посольств Авраам Нильсен, за пять лет до того оставленный в Москве с целью «учить робят свейскому языку», был наконец отпущен на родину. Однако до Швеции он не доехал. Русские власти задержали его на границе, в Орешке, у Нильсена обнаружили несколько бумаг, которые он «крал лазутчеством». Дело само по себе довольно обычное. В Европе того времени члены дипломатических миссий шпионажем не гнушались, и существовал даже особый иронический термин, обозначающий дипломата, — почтенный шпион. Любопытно другое: в числе прочих бумаг у незадачливого толмача «повыимали» царские родословицы. Через год на русско-шведском посольском съезде, состоявшемся на реке Сестре, бояре, вспоминая эту историю, обвиняли Нильсена в том, что он «лазучил и выписывал родство государя нашего»[21].

В этой истории примечательна не только оригинальная по тем временам легенда прикрытия шведского толмача-разведчика как учителя иностранного языка для российских отроков, но и сама цель его разведывательной деятельности, называемой в летописях «лазутчеством». Он искал бумаги о родословной Ивана Грозного потому, что сам русский царь долго отказывался признать шведского короля Юхана равным себе по статусу европейским монархом, указывая через своих послов всей Европе на узурпацию отцом Юхана Сигизмундом Вазой шведского трона в ходе переворота и подчеркивая купеческое сословие Сигизмунда и его докоролевскую работу торговцем скотом. Сын Сигизмунда Юхан, которого подобные разоблачения царя Ивана действительно компрометировали перед наследственными монархами стран Европы, и поручил своему разведчику добыть сведения о предках Ивана Васильевича. С ними на руках он собирался доказывать Европе, что и русский царь ведет свой род от простых князей Москвы и бывших данников Золотой Орды, а не от мифического «римского царя Августа», как любил говорить о том иностранным послам сам Иван Грозный.

Такие малопонятные нам сегодня нюансы международных отношений имели в Средние века очень большой вес, потому и становились предметом внешнеполитической разведки. Сам Иван Грозный, посылая купцов-разведчиков к далекому правителю Индии шаху Бабуру, приказывал им в первую очередь выведать, «настоящий там царь или чей-то наместник», иначе нельзя будет назвать его братом и наладить постоянные отношения без урона для своего статуса в Европе. И, терпя жестокие поражения на поле боя от польского короля Стефана Батория, бравшего понемногу один русский город за другим, Иван Грозный тратил много энергии, забрасывая польского правителя оскорбительными посланиями с указанием на его не самое благородное происхождение. При этом Грозный не забывал пенять Баторию и на более практичные вещи: на дерзкую работу его разведчиков, писавших от имени русского царя подметные манифесты для российских подданных, на диверсии поляков в русском тылу, на жестокость его солдат, на приют русским эмигрантам, даже на ведение войны негуманными методами (в XVI веке уже имели понятие о границах дозволенного на войне!).

И все это грозный царь мог излагать в одном письме Баторию — вот образец его дипломатического красноречия: «Мы, смиренный государь всея России, Божиею, а не человеческою многомятежной волею… А ты торжественным манифестом обольщаешь народ мой, кинулся на Россию с нашими злодеями, Курбским и другими. Воююешь не мечом, а предательством, и с каким лютым зверством! Воины твои режут мертвых! Наши послы едут к тебе с мирным словом, а ты жжешь Великие Ауки калеными ядрами — изобретением новым и бесчеловечным». Не будем комментировать двуличие «гуманного и смиренного» российского государя, который по зверствам сам был большим специалистом, и не только на театре военных действий. Отметим лишь, что при всей тяжести обвинений Баторию в этом послании от 1578 года первым пунктом все равно стоит «убийственный» в глазах Ивана Грозного аргумент: Баторий не наследник древних польских королей, он избран на сейме шляхтой, а сам был до того венгерским князем из Трансильвании. По меркам той эпохи — это самое тяжелое обвинение монарху, тяжелее любых зверств его воинов, резни мертвых противников или применения каленых ядер против чужого города.