ПЕРВАЯ студия. ВТОРОЙ мхат. Из практики театральных идей XX века

Что-то привязывает Станиславского к пьесе Волькенштейна, как если бы она достойна была его рабочих часов и его гения.

«Магическое „если бы“» – один из ранних и важнейших терминов «системы». В 1-м томе «Работы актера над собой» ученик Торцова (в первых вариантах – Творцова) записывает за учителем хвалы «если бы» – «рычагу, переводящему нас из действительности в мир, в котором только и может совершаться творчество».

Начинается упражнением с пустышкой.

Чтобы поджечь дрова в бутафорском камине, ученик просит спичку.

«– …Вы хотите спалить театр?!

– Не в самом деле, а как будто бы поджечь…

– Чтобы „как будто поджечь“, вам довольно „как будто“ спичек. Вот они, получите.

Он протянул мне пустую руку».

Будет разработано и без числа повторено упражнение «с пустышкой» – ученику придется наливать из воображаемой бутылки в воображаемый стакан, продевать отсутствующую нитку в ушко отсутствующей иголки и пр.

Торцов протянет ученицам одной – металлическую пепельницу, другой – замшевую перчатку «Вам – лягушка, вам – мышь». Девушки отдернулись – как если бы…

«…Свойства и сила „если бы“ вызвали внутри вас мгновенную перестановку – сдвиг… Глаза начинают иначе смотреть, уши – по-другому слушать, ум – по-новому оценивать…» Нечто воспринимается, как если бы оно было чем-то другим[189].

Упражнения с пустышкой, с воображаемым предметом безопасны. При упражнении с предметом реальным в опасности предмет (хорошо, что пепельница металлическая, а стеклянную отбросишь – разобьешь).

Дар Станиславского превращать взятую им пьесу в «воображаемый предмет», восхитительно продевая отсутствующую нитку в отсутствующее ушко, или играть с предметом реальным (с пьесой, какова она есть), видя в нем нечто совсем иное, дар Станиславского, опасность которого он в себе в пору репетиций «Калик перехожих» еще не осознал.

«7 марта. 12 ч. дня. 1 акт с Константином Сергеевичем». До этого у К. С. в 11 часов была назначена беседа о строительстве. Той же теме был отдан вечер – «заседание о постройке затянулось до трех часов ночи с К. С.».

В ежедневнике Сулержицкого открывается синхронность, а стало быть, и связь событий. Всё рядом, в одни часы: завершающие репетиции «Калик» и «Сверчка», встречи с архитекторами и деловыми людьми, обсуждение, строить ли дом-театр. Рядом финансовые выкладки Станиславского, с затеей этой стройки связанные (и от дела МХТ решительно отдельные). Подсчеты К. С. в столбик, подымет ли в одиночку, хватит ли капитала. Версии насчет дома с квартирами для него и для Стаховича. Проектируется в последние месяцы перед войной.

Болеславский записывает подсказы на последних прогонах (ГЦТМ. 538.7): «Внимание. Любопытство. / Вера у Знаменского. / Мажор. / Темп. / Грубый размах. / Темперамент. / Покрупнее. Всё не мельчит».

Вторник 11 марта Станиславский проводит в Студии генеральную репетицию «Калик перехожих».

В ежедневнике записано: «В. И. и К. С. сказали о „Каликах“ – взять в Художественный театр, в репертуар, вероятно, на утренники. Но предварительно сыграть на публике, сначала в Студии в Москве закрыто (билеты по рукам), а потом в Петербурге.

Можно ли телеграфировать о том, что „Калики“ пойдут в Петербурге? В. И. сказал: подождите до четверга – в четверг Совет решит.

…Почему не было Вахтангова и Чехова на генеральной „Калик“?»

Из записи не видно, кто задает вопрос, Станиславский с Немировичем или сам Сулер. Вроде бы Вахтангов и Чехов оба были свободны.

Закрытый спектакль «Калик перехожих» в Москве сыграли 25 марта 1914 года. Билеты записаны за театральными критиками Н. Эфросом, Ю. Соболевым, C. Яблоновским, Ю. Айхенвальдом, С. Мамонтовым (сыном Саввы Ивановича); послано в шесть редакций, в журнал «Маски». Дали наконец знать в Петербург, что продавать билеты можно.

Предваряя приезд, Николай Эфрос шлет в петербургскую «Речь» отзыв о Студии в целом и о ее новой работе. Студия – «восходящее светило». «Ну, конечно, восходящее светило нисколько не претендует на то, чтобы затмить светило старое и весьма далекое от заката. Это могли сочинить только любители пикантных историй и театральные Шерлоки Холмсы». Притом критику несомненна новизна их искусства. О «Каликах» он говорит: «Во впечатлениях было что-то необычно, непривычно тревожное»[190].

Пять объявленных в зале на Моховой премьерных представлений «Калик» сыграны, последним гастроль Студии закрывалась. Это было сделано в нарушение ранее принятого расписания (о мотивах см. примеч. 27 к главе 5). По окончании спектакля Станиславского и его Студию чествовали.