Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный

Необычным пополнением для казачества стали, например, солдаты наполеоновской армии, попавшие в русский плен. Многие из них не вернулись на родину, записались в казачество и с удивительной быстротой ассимилировались – притом не только нижние чины. Дореволюционный исследователь этой любопытной темы П. Юдин пишет: «…Не желая казаться чужими среди своих одностаничников, переменили свои прежния французския фамилии на русския и таким образом затерялись в общей массе казачьяго населения так же, как утратили свои прозвища потомки французов… От Филиппа Юнкера произошла фамилия Юнкеров, дети Ларжинц совсем переменили прозвище отца и пишутся теперь «Жильцовы», а от Петра Баца произошли Бацитовы, и только потомки Вилира Сонина сохранили неприкосновенным своё имя».

Самым известным «французским казаком» станет один из завоевателей Туркестана уральский наказной атаман Виктор Дезидерьевич Дандевиль, сын наполеоновского офицера Дезире д’Андевиля.

Запись в казаки наполеоновских пленных. Н.Н. Каразин

Казацкие станицы и поселения помогли империи покорить Кавказ, колонизовать Дальний Восток, подготовить покорение Средней Азии. При Николае число казачьих войск дошло до десяти. Там проживало около двух миллионов человек – столько же, сколько мещан во всех российских городах.

Коротко подытоживая социальную картину николаевского общества, можно сказать, что по своей структуре оно плохо соответствовало запросам индустриальной эпохи: слишком много сельских жителей и военных, слишком мало денежных людей и образованных специалистов.

Общественное мнение

Новый фактор

Это уже 7-й том моей «Истории». Российскому государству, если отсчитывать его с эпохи Ивана Третьего, почти четыреста лет, но глава с подобным названием появляется впервые.

Общественное мнение в самодержавии ордынского типа – оксюморон. Мнение здесь может быть только у одного лица, а все остальные должны благоговейно внимать и склоняться. Впрочем, и в первой половине девятнадцатого века общество – в значении некоей группы самостоятельно мыслящих людей – в России пока еще микроскопично. И все же оно уже существует. Его взгляды, бывает, сильно расходятся с высочайше одобренными и при этом начинают иметь вес. Власть над телами подданных по-прежнему всецело принадлежит монарху, но власть над умами и душами от него понемногу ускользает. Сразу после Николая I, когда тотальная «ордынскость» нарушится либеральными реформами Александра II, эти скромные ростки взойдут пышными всходами.

Инакомыслие как общественное явление, а не просто индивидуальная аномалия, зародилось еще при Екатерине Великой. Первопричина была незатейлива. Предоставив дворянам вольность, императрица получила довольно большое количество образованных и в то же время праздных людей, у которых имелся досуг предаваться размышлениям. Первые проявления их интеллектуальной деятельности, зафиксированные литературными журналами восемнадцатого века, довольно косноязычны и наивны, но это движение живой, самостоятельной жизни. Через поколение-другое русская литература научится и мощно мыслить, и ярко излагать.

То, что новая, неконтролируемая государством культура в России богаче всего проявилась именно в художественной словесности, не было случайным. Отчасти это, конечно, объяснялось тем, что просвещенная императрица сама любила сочинительствовать и подавала подданным пример. Но авангардом общественного сознания писатели стали много позже, к середине следующего столетия, и дело тут вовсе не в пристрастиях Екатерины. Большой, самобытной стране требовалось самое себя понять, и тут прежде всего был необходим Логос. А в беллетристической форме литература развивалась из-за того, что всякое прямое высказывание на философскую, социальную, историческую, экономическую, религиозную тему или строго цензурировалось, или вовсе запрещалось. Поэтому русскому писателю приходилось быть и философом, и социологом, и историком, и экономистом, и проповедником. Величие русской литературы – прямое следствие этого гандикапа.