Первая улыбка Мадонны

– Нет… – выдохнул Анастасий с болью, – Я так и не смог её нарисовать… Я извёл сотни листов, но ни одна Мадонна с моих картин не была хотя бы равна той по красоте… Однажды я возненавидел их: и того гения, который нарисовал её, и мою любимую картину. Я сжёг её… Я хохотал от радости, когда она погибала… Никто, никто и никогда больше не увидит её! – сказал художник с какой-то дьявольской, безумной усмешкой, потом резко сник, обессилел и будто бы постарел за одно мгновение на несколько лет, – А потом я очнулся… Огонь уже доедал её лицо… Один миг – и улыбка Мадонны исчезла… Навечно… Я не смог нарисовать копию этой чудесной картины, хотя смотрел на неё очень долго… И не нашёл её творца… Я бросил всё – и четыре года скитался по разным странам, разглядывая картины других Мадонн… Но мне была мила только она одна… Я учился у лучших мастеров, но так и не смог… так и не смог… – он печально взглянул на Софью, – Ты права: солнце светит на всех. А я был слишком горд и хотел, чтобы оно светило только на меня…

   Парень очнулся от грустных воспоминаний, медленно скользнул кистью по бумаге. Потом понял, что краска на ней уже высохла, опустил кисть в чашку с водой, какое-то время смотрел на воду, видимо, наблюдал, как расплывается в ней красная краска…

   Софья смотрела на рисунок, кусая нижнюю губу, отчего та стала очень яркой и манящей… Но именно теперь, когда мне вдруг страстно захотелось поцеловать жену и сжать в своих объятьях, проклятые раны мешали мне даже встать и сделать шаг к ней. Впрочем, я бы сейчас поднялся из кресла, не чувствуя боли и шагнул бы к моей любимой, я бы сжал её в объятьях и долго-долго целовал… Увы, она огорчится, от того, что мне больно – и выскользнет из моих рук. Она заботливая, моя Сенька…

– А что потом?– спросила девушка с интересом.

– Я решил, что Бог покарал меня за гордость – и больше не брал в руки кисть. Я пришёл в вашу снежную страну, на вашу скудную землю. Выучил ваш язык… Я постился, молился и хотел спасать людей… Я надеялся, что через много лет моего усердного служения Бог смилуется – и я смогу забыть первую и последнюю улыбку той Мадонны… Кириллу Николаевичу отец Георгий рассказал, да?

   Девушка смутилась. Я промолчал. И так понятно, кто раскрыл его тайну.

– Я взял себе новое имя… – печально продолжил художник. – Анастасий… Воскресший… Я хотел новой жизни, где не будет её… Я умер после её гибели, но очень хотел родиться вновь… и жить без неё…

   Он замолчал, задумчиво взглянув на рисунок, потянулся к голубой краске. И долго вдохновлено рисовал… А потом вдруг положил кисть на палитру и обессилено опустился на пол, на колени перед своим творением. На губах его блуждала странная улыбка… Я не выдержал, выбрался из кресла, подошёл к мольберту…

  Прекрасная женщина с нежностью смотрела на младенца, доверчиво прижавшегося к её обнажённой груди… Только на него… Я долго стоял и восхищённо разглядывал её… Я забыл обо всём, смотря на неё… И только потом, спустя вечность, наконец-то понял, что у Мадонны с ребёнком Сенькина улыбка… и её лицо… То самое лицо, какое было на лугу, когда моя жена сказала, что солнце светит на всех…

   Я забыл о боли, глядя на этот рисунок… И вдруг почувствовал себя воскресшим и полным сил. Вампиры вернутся, они непременно вернутся, так как я слишком опасен для них, более того, стал сильнее – и их гложет зависть и страх… Но им теперь меня не одолеть! Эта картина пробудила во мне такой мощный поток Света и тепла, отогрела своей чарующей улыбкой…

– О, Боже, я всё-таки увидел её! – счастливо прошептал художник, – Увидел вторую улыбку Мадонны!

– Это не твоя Мадонна! – возмутился я, – Это моя Сенька!

   Он сердито посмотрел на меня и пылко сказал:

– Глупый, в каждой женщине прячется Мадонна! Тот, кто увидел её улыбку хотя бы раз, больше не сможет забыть! Он никогда уже не станет тем, кем был прежде. Вот только люди обычно слишком слепы, чтобы её рассмотреть. Но ты не волнуйся, мне не нужна твоя жена! Мне хватит одной лишь улыбки моей Мадонны.

   И почему-то я не обиделся, когда он обозвал меня глупым. И только потом, когда Анастасий ушёл со своей драгоценностью, заботливо свернув её и спрятав под одеждой, на груди, я вспомнил, что ещё каких-то два или три часа назад люто ненавидел его…