Из машины выскочил мужик в кепке, дутом бомбере и мешковатых джинсах. Бросил свое корыто открытым и побежал за ней. Пенелопа обернулась и побежала, перевела взгляд перед собой и увидела меня. Наши взгляды пересеклись, и я равнодушным, отстраненным взглядом наблюдателя посмотрел на нее в упор. Девица затормозила, стремительно бледнея, и даже сделала шаг от меня, и тут же на нее налетел водитель четверки, на подлете хватая ее за волосы и нагибая вперед. Пенелопа взвизгнула и схватила его запястья, а тот перехватил ее за шею и начал тычками в затылок вдалбливать слово за словом, текст, печатным в котором оставались только запятые, смысл которого сводился к тому, что когда он говорит, она должна слушаться, а не рот разевать.
Она кричала, старалась вырваться, махала на него руками, пытаясь ударить и в конце концов заревела взахлеб. А пьяный, как я понял из контекста, любовник матери, поволок ее к открытой машине. В три шага я настиг парочку и одним точным ударом в ухо вырубил и положил и без того нетвердо стоящего пациента на газон. Пенелопа вырвалась, отскочила и, заливаясь слезами, уставилась на меня. По лицу ее текла тушь и расплывалось красное пятно от недетской оплеухи.
Я молча посмотрел в ее затравленные, полные какой-то безумной надежды глаза, будто в аду приоткрыли форточку и оттуда повеяло прохладным ветерком и обещанием свободы. И столько в этом взгляде было страдания, застарелой, отчаянной боли, столько мольбы и восхищения, что я понял: она такая не потому что тварь. А потому что рождена тварью и живет среди них. И наговорю я ей, что задумал или нет, ее жизнь останется беспросветным кошмаром, который она будет как чуму распространять вокруг себя. Я сделаю ей очень больно, и она отравит жизнь кому-то еще. А значит, зла станет во много, много раз больше.
И я ничего не сказал. Она и без моих стараний никогда не будет счастлива. Поэтому я просто отвернулся и пошел оттуда нафиг, а в спину мне летело: «ЛЕШ! ЛЕЕЕЕШААААА! НУ ПОДОЖДИИИИ» вперемешку с рыданиями.
Дверь с треском распахнулась, и в квартиру с криком и грохотом ворвались четверо людей в черных масках с прорезями для глаз, двое из них были вооружены автоматами, а следом вошли еще двое. Алекс умел быстро соображать, поэтому, когда группа захвата из прихожей вбежала в спальню, он осознал свою беспомощность: голый, безоружный, отступать некуда. Поэтому он мирно поднял руки, медленно отступил назад к кровати и сел. Сзади в него тут же отчаянно вцепились ручки Альбины, она прижалась к нему дрожащим телом и испуганно, надрывно задышала.
Вольский быстро оценил ситуацию. Двое автоматчиков взяли его на прицел. Что за кино и немцы? Они наркопритон берут или ловят на супружеской измене? Двое других – женщина в форме сотрудника эпидемслужбы и гражданин в штатском, очевидно, понятой, встали в центре композиции.