Первая волна. Сексуальная дистанция

Вскипело эго. Внутренний голос начал нудить:

«На хрена тебе это надо? Тебе не унизительно? Любая же будет твоей, только захоти. Она выбрала свою жизнь, ее все устраивает, и ты ей не нужен! Ты смешон, ты жалок. Иди, трахни кого-нибудь, развейся, приди в себя. Гордость надо иметь, хватит думать о ней, бегать как собачонка. Таскать ей кофе, решать проблемы». И как же это было знакомо, черт возьми! Тошнота усилилась.

Он достал мобильный, открыл мессенджер и написал:

«Ник, привет. Как ты? Хочешь увидеться?»

Глава 7

С того первого дня худшего года в моей жизни все пошло наперекосяк. Я-то, дурак, думал, что главное препятствие для нашей любви – это ее родители. А оказалось, то была лишь промоакция. Меня стала сторониться сама Альбина.

Я видел, как тяжело она переживает потерю подруги. Как болезненно сносит факт существования такого близкого, страшного насилия. Как напугана, травмирована и одинока. Я хотел быть рядом, хотел стать ее убежищем и защитником. Но только делал хуже. Она ушла в себя, стала отрешенной, молчаливой, закрытой. Я ходил рядом, но она будто смотрела насквозь. И это сводило с ума.

То, что случилось с Катькой, вскоре стало обсуждаться на каждом углу. Кто протек, мы не знали, но об изнасиловании в туалете теперь знали все, вплоть до младшеклассников. На Альбину смотрели, как на диковину, шептались за спиной, строили теории, что именно мы все там делали и как все было на самом деле.

Меня дурная слава снова обогнула лихим пируэтом. Ни тени не легло на мою репутацию. Меня не обсуждали, не тыкали пальцем. Я как будто был вовсе ни при чем, но при этом чувствовал себя самым виновным. Мне все сходило с рук, Альбина как подруга главной героини сплетен незаслуженно получала косые взгляды, а школа гудела о том, что Катька сама виновата. Сама вырядилась в платье, как проститутка, сама напилась, сама пошла, сама хотела и теперь подведет бедного парня под статью ни за что. Да и не врет ли она про изнасилование, чтобы от родителей не влетело за потерю невинности?

Мы с Альбиной знали правду, видели Катькино залитое слезами лицо, видели трясущиеся руки и кровь на бедрах. Мы несли ее домой, обессилевшую и дрожащую как в лихорадке. А все кругом говорили, что она хочет внимания, прославиться на всю школу и стрясти денег с родителей Толика. Насильнику сочувствовали, насильника оправдывали. Все обвиняли жертву.

Я думаю, хорошо, что Катьку перевели в другую школу. В нашей она подвергалась бы травле до самого выпускного.

Но то, чего не слышала Катя, слышала Аль. Слышала и принимала близко к сердцу. Любимую подругу, пережившую страшный удар, ту, которой сломали жизнь, обливали грязью люди, которые ничего не видели и даже не были знакомы с Катериной, но все и каждый «точно знали», что она сама хотела.