Первенец

— Да нет, про то, когда точно понял! Что нет его, Дед Мороза! Мы в магазин зашла тогда с мамой и братом. Магазин небольшой, тёмный. Мама смотрела ерунду какую-то хозяйственную, не помню. А я на полки гляжу — скукота: кастрюли, мочалки. На одной только пёс игрушечный. Странный такой, кудрявый. Тут мама подошла ко мне. Спрашивает: нравится? Я вроде кивнул. А что там ещё в этом магазине может нравиться? Она посмотрела на меня, а потом попросила нас на улице постоять. И вот мы стоим там, перед входом, обдираем с перил сосульки… а я… я вот помню, что как будто тогда уже понимал, что она там этого пса покупает… И всё думал — хоть бы не купила. И как ей сказать это — не знал… Мы ещё жили тогда в Чертаново… Значит, мне пяти не было…

— И чего?

Егор молчал, неопределённо щурясь. Валерка смотрел с нетерпением.

— Дядь Егор! Чего дальше-то?

— Дальше… — Егор как будто вновь оказался там: нечищеные улицы, сугробы, по которым идёшь от садика до дома целую вечность, как будто по снежной пустыне, увязая валенками. Снег сверкает, сокровища вокруг… Шубка ещё от брата, с заплатками на подкладке, пояс на шубе всё время расстёгивался, колючие рейтузы под штанами, дурацкие платки под шапку, как у девчонки. Площадки детские — огромные пустыри с вывернутыми "черепахами" и качелями, обязательно без дна. Длиннючие очереди за маслом, серые свёртки в магазинах. Снег кружится. И Новый Год как будто вот-вот, а все говорят через неделю или две… А как понять, сколько это ещё — их неделя… И столько надежд, столько радости при этом…

— Как оттуда шли, не помню. Помню только, что я очень хотел на тот Новый Год такую игрушку — "Ну, погоди". Что-то вроде тетриса…

— Вроде чего?

— Эх ты, темнота. Тетрис что ли не видел? "Ну погоди" было вроде как допотопный пиэспи твой. Только с одной игрой. Размером с телефон. Там экран и несколько кнопок. Игра примитивная: волк гоняется за зайцем. Сашка Рязанов в детский сад приносил! Давал поиграть за ватрушку с полдника. Тот ещё жук. Так вот я очень хотел эту игру.

— А что ж ты её не попросил вместо собаки?

— Хороший вопрос… Мне почему-то казалось, что просить родителей о таком нельзя. Не могу тебе объяснить, как это. Как будто это что-то из другого мира. У Сашки батя был каким-то чиновником. Наверное, в пищевой промышленности, Сашка у него жирный такой был, не мог кувыркаться на физкультуре: живот мешал. — Егор осёкся, глядя на нехрупкого Валерку. — Вот ты, между прочим, будешь свои чипсы хомячить, тоже таким станешь!

— Да это не от чипсов! Это гены!

— Ты где такой умный рос? Глянь на него, лучше б табуретку сам сделал!

— Так чем закончилось, дядь Егор?!

— Да ничем особенным. Я ходил тогда до Нового Года и всё время шептал Деду Морозу куда-то в небо, что очень хочу такую игру. Очень-очень. Даже готов был с папкой твоим пополам. Хотя понимал, что драться с ним придётся, чтобы поиграть. Мы с ним за все игрушки дрались. Только так, чтобы мама не видела. Она до сих пор считает, что наш лучший период в жизни был, когда мне было восемь, а ему двенадцать. Знала бы она!

— Дядь Егор, ты не отвлекайся! А ты письмо Деду написал?

— Я писать тогда не умел. Говорю ж, мне было года три-четыре наверное. Но игру нарисовал и положил на подоконник. Думал, что раз он за нами следит, значит, заглядывает в окна, увидит и принесёт…

— И что случилось в Новый Год?

— Да ничего не случилось. Праздник семьёй отмечали. Наутро мы как всегда рано-рано проснулись и к ёлке. А там подарки… Я до последнего очень надеялся, что там игра будет…

— А там эта собака, да? — грустно спросил Валерка.

— Собака…

— И всё?

— Нет. Ещё сапоги. Сапоги, а на них собака.

— Какие сапоги? При чём тут сапоги??

— Обыкновенные. Детские сапоги. Серые, резиновые. С белым мехом поверху.

Валерка сочувственно помолчал.

— Наверное, твой самый грустный Новый Год, да?

Егор осторожно присел на табуретку, покачался на неровных ножках…

— Да нет, этот, оказался вполне ничего. Вот на следующий год батя от нас ушёл.

— Как ушёл? Дедушка? Он же с вами живёт! Вернулся что ли?

— Вернулся. Через шесть лет. — Егор перевернул табуретку и начал подкручивать ножки.

— И тебе ничего не дарили на Новый Год всё это время?

— Почему же. Дарили… Как раз когда батя ушёл, он начал нам на Новый Год какие-то самые навороченные подарки дарить. Компенсировал.

Только не нужны мне были все эти игрушки. Я всё смотрел на ту собаку и просил у кого-то там, наверху самый главный подарок… чтобы отец снова был дома.

Егор поставил табуретку, оперся руками и ещё раз попробовал покачать. Табуретка не шаталась.

— Так значит всё-таки получил подарок?

— Получил. Только не на Новый Год и не от Деда Мороза. Но это было совсем не важно.

Ревность

— Алиса родная моя. Никому тебя не отдам. Я найду выход. Я же тебя больше жизни люблю! — Костик утирал слезы грязной ладонью, оставляя на щеках серые следы. — Ты же удивительная. Ты красивая, умная моя. Ты самая ласковая!

Алиса стояла молча, переминаясь на месте, только грустно смотрела большими карими глазами.