Первеницы мая

Меньше чем за три месяца он узнал о строении женского тела больше, чем самый прожженный сердцеед. Ночами, скрючившись за детским письменным столом, он корпел над неразборчивыми записями Ирмы. При тусклом свете свечи Лукас изучал простые роды, чудовищные осложнения, лекарственные травы, массаж, щипцы, извлечение вакуумом. Он зарисовывал разные стадии развития плода и готовых к рождению младенцев во всех возможных положениях. Водил в воздухе руками, тренируя наружный или внутренний поворот плода, а племянники следили за тем, как скользят по потолку тени от его движений.

Но основой его обучения были, разумеется, настоящие роды. «Роженица всегда права» – таков был девиз и секрет успеха Ирмы Сильной. Она позволяла женщинам самим принимать решения. Стажеру же полагалось слушать, наблюдать, делать что говорят, а вопросы приберегать на потом. Ирма поручала ему кипятить воду, выдворять из комнаты ребятню, стерилизовать инструменты, поддерживать огонь, приносить одеяла, подавать тонизирующее, вдевать нить в иглу, менять простыни, вытирать пол.

Так она думала выбить из него самомнение. Чтобы стать акушеркой, одного учения мало. Частенько вся теория пасует перед жизнью. Смирение – основа основ. Смирение перед непредсказуемым, перед чудом. Помочь родиться – это дело, несравнимое ни с какими другими человеческими делами. Ты талантливый гитарист? Первоклассный фельдшер? Что до этого Ирме? Захотел стать акушеркой – бери тряпку, вставай на колени и оттирай пол. А там поглядим.

Но у Лукаса не было никакого самомнения. Он был в восторге даже от таких скромных обязанностей, и, сколько бы ни длились роды, он следил за происходящим с неослабевающим вниманием. Страх и радость сменялись на лицах рожениц, у них менялись голоса, все менялось вокруг. С каждыми родами Лукас словно бы переживал заново самые ответственные и трудные моменты плавания, потребовавшие от него всех сил: порванный кливер, пытка палящим солнцем, затопленный волнами нос, пена на юте, морское чудовище.

Но переживал он и что-то необыкновенное, чего никогда не испытывал прежде. С чем сравнить миг, когда в комнате появилось новое человеческое существо? Лукас, с комом в горле, горбился над тряпкой, вытирая пол. Однажды Ирма дала ему перерезать пуповину, потом позволила принять плаценту, потом – запеленать новорожденного. Лукас думал, что ничего лучше в его жизни уже не будет.

И напротив, были такие трагедии, каких он и вообразить бы не смог. Хуже, чем сесть на мель, хуже, чем кораблекрушение: обессиленная женщина, истекающая кровью, которую Ирма пытается зашить; синий младенец, которого нужно возвращать к жизни. И тот мертворожденный мальчик, которого Ирма положила однажды ему на руки, серого, крохотного… Идеальное личико, ручки, ножки, тельце, готовое жить, но обреченное стать безжизненным прахом. Заметив, как смотрит на него Лукас, Ирма решила в тот день, что освободит его от половой тряпки: вот он, сломленный мужчина. К черту лопату. Следующие роды будет принимать он, и сделает это прекрасно.

Поначалу Лукасу везло. Три роженицы, которым он помогал, неслись на всех парусах. Он стал увереннее, а Ирма даже снизошла до похвалы. Все шло отлично.

Даже превосходно. До Анны.

За две недели до срока ее малыш еще не принял нужного положения. Ирма этим воспользовалась, чтобы показать, как делается наружный поворот, – поначалу все пошло удачно. Но через несколько дней ребенок занял прежнее, поперечное положение. Возможно, даже собрался выйти плечом вперед. И все еще не передумал, когда начались схватки. Анна сперва подмела до конца пол, убрала разбросанные вещи. Муж отправился строить снежную крепость с сыновьями и соседскими детьми. Роды Анны всякий раз были для него пыткой, и он держался только на успокоительных отварах.

Снова начались схватки, и Лукас побежал за Ирмой: она нервно застегнула шубу, затянула шнурки, крепко сдавив ноги.

– Тут уж я сама, – сказала она, увязая в сугробах по колено.

Анна лежала в спальне на втором этаже. Она успела задернуть шторы, подготовить кровать, подкинуть дров в печку. Из-за схваток наружный поворот сделать уже было нельзя. Ирма накричала на Лукаса за то, что не пошел за ней сразу. Остаток дня тянулся без заметных подвижек. К ужину муж Анны заглянул узнать, как дела, и Ирма велела ему катиться подальше. Он увел детей ужинать к соседям. Нерегулярные схватки только выматывали Анну: она лежала как выжатое полотенце. Сердце у нее билось слишком часто, у ребенка – слишком медленно.

Ирма ждала одного: когда шейка матки откроется достаточно, чтобы попробовать повернуть плод внутри. Прием был опасный и чудовищно болезненный. Когда пришел нужный момент, она толкнула ребенка обратно в матку. Анна страшно вскрикнула и потеряла сознание. Воды хлынули, залив кровать. Если бы пуповина вышла наружу и ее пережало, ребенок остался бы без кислорода, но наружу показалась крохотная ладонь. Ирма обычно вслух описывала каждое свое действие, но теперь не проронила ни слова.

– Что случилось? – спросил Лукас.