Первенцы русской свободы

Затруднения статс-дамы Волконской вытекали из того обстоятельства, что ни одна инстанция не решалась засвидетельствовать доверенности, выданной женой государственного преступника княгиней Волконской. На основании точного смысла предписания тайного советника Лавинского, жена, последовавшая за мужем в каторгу, теряла права прежнего звания, и должна была быть признаваема женою ссыльно-каторжного и, следовательно, лишалась права состояния. Но предписание, вводившее радикальные изменения в законодательство о правах состояния, не было объявлено и держалось под секретом; немудрено, что сами власти останавливались в недоумении перед приведением в исполнение бумаги Лавинского. Мы уже видели, что по поводу дел Давыдовой и Стройниковой, был заявлен принцип непричастности жён государственных преступников вине их мужей. Следовательно, просьба статс-дамы Волконской могла бы быть решена на основании прецедентов, но на этот раз император Николай заблагорассудил приказать произвести пересмотр положений о правах жён декабристов.

26-го ноября 1832 г. граф А. X. Бенкендорф, по высочайшему повелению, препроводил просьбу кн. Волконской министру юстиции Д. В. Дашкову с просьбой дать по содержанию этой просьбы заключение, имеет ли жена государственного преступника Сергея Волконского право на распоряжение имением, по кончине сына её Николая Волконского оставшимся. Министру юстиции оказалось неизвестным предписание Лавинского; правда, основное положение о том, что жёны государственных преступников, признанные жёнами ссыльно-каторжных, теряют права состояния, находилось ещё и в правилах, сообщённых московскому военному генерал-губернатору, но эти правила были знакомы министру юстиции только по частной копии[462], оказавшейся в делах департамента министерства юстиции. Таким образом, при ответе графу Бенкендорфу, министр юстиции должен был основываться на существующих узаконениях, которые, как мы видели, не содержали никаких ограничений прав жён, следующих по собственной воле за лишёнными прав мужьями, на относящихся к сему вопросу постановлениях, из которых министру юстиции было известно только одно, и на бывших примерах (дела Давыдовой и Стройниковой). Действующие узаконения и бывшие примеры коренным образом расходились с «постановлением», и министр юстиции, знакомый лишь из частной копии с актом, изменявшим действовавший закон, не решился придать ему буквальное толкование. Пытаясь согласить постановление с законом, министр юстиции старался основать свои мнения на том, что «в правилах не сказано, чтобы жёны государственных преступников, разделяющие судьбу своих мужей, безвозвратно теряли права своего прежнего состояния»[463]. Бывшие же примеры (дела Давыдовой и Стройниковой.— П. Щ.) давали возможность министру юстиции истолковывать высочайшую волю в том смысле, что невинные жёны преступников могут по желанию сохранять своё прежнее положение в обществе; следовательно, и те из них, которые добровольно разделяют участь мужей, не лишаются совершенно пользования собственностью и ограничиваются в этом праве особыми мерами, имеющими в виду не жён, а самих преступников. На основании всех этих соображений, по данному вопросу министр юстиции полагал, что жена преступника Волконского, располагавшая доселе имением, доставшимся ей по завещанию мужа её, «не лишается прав наследства и может располагать доходящими ей на законном основании имениями, посредством способов, законом дозволенных».

Таким образом, мнение Д. В. Дашкова оказалось в значительной мере противоречащим основному пункту правил, одобренных государем. Все свои соображения и заключение министр юстиции изложил в отношении от 30-го ноября 1832 года.

Граф А. X. Бенкендорф доложил мнение Д. В. Дашкова государю. В официальном письме от 24-го декабря 1832 г. (№ 6196) граф Бенкендорф сообщил Д. В. Дашкову следующее: