Первичный крик

ка?» «Я мальчик, ты, дура!» — воскликнет пациент. Он начнет обсуждать, как мать пыталась сделать из него девчонку. Следуют другие воспоминания, озарения и чувства, направленные на мать. Потом пациент перейдет к обсуждению ее подноготной. Что сделало ее такой, какой она стала. Почему она вышла за такого женоподобного мужчину. Потом следует еще одно воспоминание: «Когда я уходил в армию, она поцеловала меня на прощание. Она засунула язык мне в рот. Это моя‑то мать, вы можете себе это представить? Моя родная мать. Боже мой! Она всегда хотела меня вместо моего отца. Мама! Отойди от меня! Отойди! Я твой сын!» Потом он может сказать: «Теперь я понимаю, почему она так ненавидела моих подруг. Она хотела меня. Боже, это же болезнь! Теперь я вспоминаю, что однажды, когда мы ездили на пикник, то убежали и спрятались от отца, и она положила свою голову мне на колени. Мне стало не по себе. Это правда какая‑то болезнь. Мне стало плохо, меня затошнило и вырвало, и я сам не знал почему, но теперь я знаю. Это она настроила меня против отца. Единственного достойного человека в моей жизни. Ах ты, сука! Пациент в этот момент может начать кататься по полу, извиваться и тяжело дышать. «Ненавижу, ненавижу, ненавижу! О–о!» Он кричит, что хочет убить ее. «Скажи это ей!» — говорю я. Он начинает колотить кулаками по полу, не в силах справиться с приступом ярости, который продолжается иногда пятнадцать — двадцать минут. Наконец, все заканчивается. Пациент в изнеможении замолкает и успокаивается. Он слишком устал, чтобы говорить, и мы заканчиваем второй сеанс.

Третий день

Пациент становится беззащитным. Иногда он начинает плакать, едва переступив порог кабинета. Иногда я застаю его в коридоре, лежащим на полу и рыдающим. «Я не могу выносить всю эту боль, — жалуется он. — Это слишком для меня. Я не могу ничего читать, потому что меня заливают воспоминания и видения. Сколько же это будет еще продолжаться?» Мы снова принимаемся пробуждать чувства. «Я помню, как отец однаж

ды набросился на меня за то, что я не выполнил просьбу матери. Я сказал ему, чтобы он заткнулся. Он закричал, чтобы я никогда больше не смел произносить этого слова. Но я повторил. Он схватил швабру и начал меня лупить. Я попытался убежать. Он догнал меня, схватил и снова принялся избивать. Боже, он ведь хочет меня убить. Папа ненавидит меня и хочет убрать с дороги. Остановись, отец, остановись!» Теперь пациент полностью поглощен своим чувством. Он падает с кушетки на пол, катается по полу, у него судорожно сокращаются мышцы живота, он кричит в диком страхе, боясь, что отец хочет его убить. Он давится, сильно потеет, пытается кричать, но крик застревает у него в горле. Еще рвотные движения, судороги; пациент кричит, что сейчас умрет. Наконец, он произносит слова: «Папочка. Я же хороший. Я не буду больше так говорить!» И он замолкает, на моих глазах становясь пай–мальчиком. То, что пациент сейчас пережил, называется первичным состоянием. Полное переживание прошлого ментального и чувственного опыта. Все заканчивается засчитанные минуты, но представляется чрезвычайно болезненным. Пациент не обсуждает свои чувства, он их переживает.

Первичное состояние является всепоглощающим переживанием. Больной практически перестает понимать, где он находится. То, что он испытывал в первые два дня лечения я называю предпервичным состоянием. Оно тоже является чувством прошлого, но не всепоглощающим. Я не хочу этим сказать, что тотальное первичное состояние не может наступить в первый час первого сеанса. Это возможно, но не является правилом. Иногда полного первичного состояния приходится дожидаться неделями. Когда же это происходит, то создается такое впечатление, что рушится барьер между мыслями и чувством, спонтанно наступает первичное состояние, уже не зависимое от лечения. С этого момента пациент оказывается на пути к выздоровлению.

С каждым следующим днем пациент, как правило, испытывает все более глубокие переживания до тех пор, пока не достигает критического положения между своими нереальным и реальным «я», и равновесие между ними сдвигается в пользу реального ощущения собственной личности, что позволяет пе

режить подлинное чувство. С этого момента пациент поглощается воспоминаниями о прошлых болезненных ситуациях, которые вызывают у него множество первичных состояний на протяжении нескольких месяцев. Но это не значит, что от этого личность больного становится полностью реальной. Каждое первичное состояние уменьшает протяженность нереального «я» и расширяет «я» реальное. Когда человек испытывает главную первичную боль, то нереальное «я» исчезает полностью, и мы можем сказать, что пациент выздоровел. Наша работа заключается в пробуждении первичной боли для того, чтобы заставить человека стать реально чувствующей личностью.

После третьего дня