Первобытный менталитет

Несколько примеров позволят лучше понять это. В германской Новой Гвинее «содействие колдуна имеет особую важность, когда речь идет об обнаружении вора. Если случилась кража и не могут указать виновного, то идут к тому, кто обладает чарами, способными его обнаружить. Этот колдун берет свой топор и рубит им лиану, при каждом ударе произнося какое-нибудь имя. Если топор попадает по лиане, это значит, что произнесено имя невиновного, если же топор промахивается, то названный в этот момент человек и есть виновный. Или же он берет листья, произносит над ними магические формулы и ударяет себя этим пучком по левой руке. Если срывается листок, то одновременно называемый человек невиновен; но если, несмотря на удар, все листья остаются на ветке, названный в этот момент — вор»[33].

Совсем рядом, у каи, «когда случается воровство, туземцы обращаются за указанием к жребию, чтобы найти совершившего его. Способы в высшей степени разнообразны. Например, к концу веревки привязывают наполненный водой кокосовый орех и начинают его вращать, произнося имена всех жителей деревни. Тот, при назывании имени которого вода выплеснется наружу, и есть виновный. Или же в землю втыкают палку, а сверху ставят сосуд. Называются имена жителей деревни. Пока не названо имя вора, сосуд покачивается и, похоже, собирается упасть; при имени же вора он приходит в равновесие и остается неподвижным»[34]. Среди живущих неподалеку от каи букауа «чтобы обнаружить вора, туземцы берут горшок, дно которого раскрашено красными полосами. Посреди деревенской площади и землю втыкается шест; верхняя часть, торец шеста, также покрытая красными полосами, совершенно гладкая. Один из жителей деревни старается установить на этом торце горшок, одновременно произнося по очереди имена всех остальных жителей. Рассерженные кражей туземцы сидят вокруг и наблюдают за операцией. Горшок все время угрожает упасть, но как только произнесено имя виновного, он останавливается и остается неподвижным. Немедленно начинают копаться в плетеной сумке подозреваемого, а в его доме сверху донизу устраивается обыск. Найдется там украденный предмет или нет — на человеке все равно остается подозрение, а это — ужасный позор. Такой человек вынужден покидать деревню, если не навсегда, то, по крайней мере, надолго, до тех пор, пока это дело постепенно не канет в забвение»[35].

Там, где мы провели бы расследование, папуас «бросает жребий». Однако известно, что для него «жребий» не означает «случай». Напротив, это призыв к мистическим силам, и магический характер операции гарантирует ее непогрешимость. Она всегда начинается с обряда, который устанавливает контакт колдуна, присутствующих и всего того, что произойдет, с невидимым миром. Таким образом люди переносятся в область священного, и, следовательно, то откровение, которое будет добыто, обязательно станет достоверным. И не важно, подтвердит его действительность или нет. Если мы подвергнем анализу затронутые здесь коллективные представления, то увидим, что используемые методы естественно вытекают из характера ментальности туземцев, что они не могут не испытывать к этим методам непоколебимого доверия.

Отчего же они испытывают столь сильный гнев против неизвестного вора и так жаждут его обнаружить? Действуют ли они так во имя социальной справедливости, требующей, чтобы нарушение права влекло за собой наказание? Подчиняются ли они настоятельному чувству уважения частной собственности? Известно ведь, что в обществах, подобных папуасским, собственность отличается от того, чем она является в наших обществах. Число предметов, которыми могут владеть различные лица, чрезвычайно мало. В рамках социальной группы совсем нет ни купли, ни продажи, ни экономической жизни в собственном смысле слова. Если абстрагироваться от того, что является общей собственностью, как, например, охотничьи территории, то каждый индивид, конечно, владеет несколькими своими предметами, но принадлежат они ему в смысле мистическом и более глубоком, чем тот, в котором мы обычно понимаем это слово. Эти предметы в большей или меньшей мере обладают его сущностью. Они принадлежат ему, как его голова и члены, как его жена и дети, как обрезки его ногтей, как волосы на голове и теле, как его жир и экскременты. Передник, который он носит, пропитан его потом и, следовательно, является частью его самого[36]. Подобным же образом обстоит дело и с копьем, которым он пользуется на охоте, и с сетью, которую он берет с собой на рыбную ловлю: тот, кто до них дотрагивается, дотрагивается до него самого. Того, кто стремится взять их, подозревают в самых темных намерениях. Завладевший ими получает с этой же минуты возможность причинить ему любое зло и по своему усмотрению распоряжается его жизнью. В чьи руки попадут эти самые настоящие частицы его личности? Кто знает, не «приговорил» ли его уже вор или соучастник вора?