Первое дело Еремея

— Вы уж простите за бесцеремонность, дорогой наш отец Еремей. Известно, незваный гость что в горле кость, а уж незваный хозяин — бедствие размеров просто невероятных. Но приходится идти на риск окончательно подмочить репутацию, лишь бы иметь удовольствие лицезреть вас. Вы ж, хе-хе, в гости не зовёте, — слова сыпались из старичка, как бобы из дырявого мешочка. Старичок-то старичок, а встречаться с ним на темной дороге не стоит. Слова гладенькие, а глаза гаденькие. Холодные и голодные. Смотрят из-под редких бровей, измеряют, взвешивают, исчисляют.

— Где я?

— У друзей! Во всяком случае, надеюсь, мы подружимся, — старичок колобком катался по комнате. Невысокий, круглолицый, а туловище под хламидою явно упитанное. Спокойнее, не торопись. Это ведь ментальная проекция. Значит, ментально и упитанный.

Еремей осторожно шагнул вперёд. В голове немного кружилось, и он ухватился за спинку кресла — высокую, резную, красного дерева.

— Да что же это я, старый дурень. Вы присаживайтесь, присаживайтесь, чай, утомила дорога.

Еремей не заставил себя упрашивать, сел. Торопиться не нужно. Проснуться всегда успеется. Старичок, похоже, себе на уме. Что-то ему нужно, старичку.

Сидение удобное. Только пол нет-нет, а и вздрогнет. И снаружи гул, странная гроза грохочет неподалеку.

— Удивляетесь. А виду не показываете. Замечательно, замечательно. Правильно, я в гости затащил, мне и потчевать. Мы с вами, дорогой наш отец Еремей, находимся на Камляске — вернее, в субнави Камляски. Две тысячи километров единым махом. Неплохо, а? Это вам не полёты во сне и наяву.

— Две тысячи километров?

— Ах, простите, старого дуралея новым мерам не выучишь. Две тысячи вёрст, и все горами да тайгой. В высокой Нави, конечно, вообще нет расстояний, мигнул, и ты хоть на Луне, хоть за Луной, но что оттуда, из высокой Нави, видно? Меня, букашечку? Нет, лицом к лицу лица не разглядеть, но сверху тоже видно очень мало. Отдельный человек теряется, всё обретает масштабы вселенские. А мы давай — ты уж прости старика за тыканье — займёмся народной дипломатией, сядем рядком да и поговорим за чайком. Ты как насчёт чаю, душа моя?

— Благодарю.

Вот и замечательно. Надюша, организуй нам чайку!

Надюша выскользнула из соседней комнаты — полувоздушное существо по возрасту — внучка старичка-колобка. Или правнучка.

Чай, горячий и ароматный, был уже налит в фарфоровые чашечки, а чашечки поставлены на поднос, расписанный чудными цветами. Надюша поставила поднос на стол и, уходя, стрельнула в Еремея глазками. Не глазками — глазищами, бездонными, как само небо.

— Пустое, — успокоил его старичок. — Надюша не человек, не суккуб даже а так… функция.

Однако, поёжился Еремей. Угораздит же.

— О тебе, друг мой, мне рассказал твой товарищ. Помнишь товарища-то?

— У меня много товарищей, — ответил Еремей.

— Как я тебе завидую, — вздохнул старичок, но печалился недолго. — Я о мастере С’Видлере, с которым вы наш Мир отстояли там, в Верхней Нави.

— А… — протянул Еремей.

— Горло болит? — участливо поинтересовался старичок.

— Нет, я так…

— Товарищами не растакивайся, советую наперед. С’Видлер уж хвалил тебя, хвалил. Открытая, мол, душа, и голова на плечах своя, а не чужая. Вот я и подумал: что, если тебя в гости пригласить, покалякать. Тем более, что мы с тобою два сапога на одну ногу.

— Простите?

— Оба, говорю, сидим по горло в… в рашиновой зоне. А между зонами, душа моя, есть особое родство, что и позволило устроить тоннель в субнави. Гора с горою не сходятся, а зона с зоной встретятся. Главное, никто ничего и не узнает, — он хихикнул и потёр ручки. — Итак, душа моя, отдохнул ли ты?

— Вполне.

— Тогда не угодно ль выйти на улицу, глянуть на село? — он встал и приглашающе показал рукою.

— Отчего ж не глянуть, — Еремей поставил чашку на блюдечко и пошёл вслед за старичком.

Снаружи было светло! Не как днём, нет, но свет, бивший от фонарей на высоких столбах, был виден, наверное, и за десять вёрст, до того яркий.

— Электрификация всей Камляски. Энергия термальная, все одно зря пропадает. Пусть посветит опществу-то, оно и полезно, лишний раз не споткнешься.

Фонари стояли вдоль улицы, ряда аккуратненьких домиков. Они и сами вышли из такого же, стены деревянные, крыши блестящие, оцинкованного железа. Тьфу, это ведь Навь, напомнил он себе. Думай о своём доме, как о дворце — дворец в Нави и выйдет.

Над поселением нависали горы — огромные, до неба, а вдали высилась совсем уж гигантская гора, огненная, полыхающая, по склонам которой текла огненная же река. Гора рокотала, да так, что земля содрогалась.

— Недурно, правда? Космическое зрелище. Здесь зарождаётся новый эпос — Люди из пламени или что-нибудь в этом роде. Ты стихов не пишешь?

— Нет, — соврать не соврал, а и правды не сказал. С тех пор, как он отправился с малым караваном в Но-Ом, стало не до писаний. А если придёт на ум строфа-другая, так и запомнить можно.

— А я, грешен, балуюсь. Душою молод, оттого и тянется рука к перу. Ладно, в другой раз как-нибудь. Это — поселение Камляска-восемь. Здесь мы занимаемся тем же, чем и вы в Но-Оме — добываем рашшин.