Первое дело Иеро

   - Как не может? Ты, душа моя, труд арабского безумца Аль-Хазреда "Семья Уль-Яна" читал?

   - Я... - Иеро смутился. "Семья Уль-Яна" была книгою, для прочтения обязательной, о чем говорилось даже в катехизисе. И одновременно списка этой книги не было в библиотеке Аббатства, и спрашивать о ней было не принято. Даже на экзаменах требовались лишь общие фразы, что-де труд отражает величие жизненного пути Учителя, его беспримерную скромность и прочее и прочее и прочее.

   - То-то и оно, - наставительно проговорил старичок. - Единство и борьба противоположностей.

   - Диалектика, - кивнул Иеро. Диалектику Универсальная Церковь ценила, и даже порой не ясно было, что важнее - схоластика или диалектика.

   - Она самая, - старичок блеснул глазами, с виду весело, а присмотришься - грозно. Или нет? Было в этом старичке что-то фальшивое, что-то? Да все фальшивое, все.

   Успокойся, успокойся. Вечное свойство семинариста - малыми знаниями перекраивать карту звездного неба, что он знает о камлясканцах? Что он, собственно, знает о субнави? Третий раз вышел козлик погулять, и давай волков стращать. Тьфу, начал подражать ментальному визави! С кем поведешься, на того и обопрешься.

   - Простите, но мы в неравном положении. Вы знаете, кто я, а мне ваше имя неизвестно, - проговорил Иеро учтиво. Учтивый живет, строптивый гниет.

   - Верно подмечено. А еще я старый, а ты молодой, ты брюнет, а я седой, - седым старика назвать было сложно, как рыжим или брюнетом, плешь - хоть ножом режь. - Зови меня дядюшкой C`Мирном.

   Опять заклекотало в баке.

   - Хоть часы проверяй. Пятнадцать бочонков кипяточка. Хорош самоварчик, верно? На весь людской мир наготовит чаю.

   - И... И всем эти богатством управляете вы один, - спросил Иеро, чтобы хоть что-то спросить.

   Старичок вздрогнул, зыркнул из-под редких бровей, но ответил по-прежнему сладенько:

   - Скорее, душа моя, я один не сплю. Все хожу, все прошу - отдай, мужик, мою отрубленную ногу.

   Иеро посмотрел на ноги. Обе-две на месте.

   - Это у нас на Камляске сказочка такая есть, про медведя. Ему шельма-мужик ногу отрезал, пока тот спал. Проснулся медведь, приладил деревяшку вместо потерянной ноги и давай обидчика искать. Столько путевых мужиков заломал, пока на нужного наткнулся...

   - У нас в Канде похожую сказывают. Только не про мужика, а про молодого индейца, Георга - Синюю Птицу.

   - Вот видишь, мой юный пер, у нас много общего. Даже сказки. А мы враждуем невесть из-за чего. Добро бы в тесноте жили, так нет: и у вас и у нас людей-то что жиру в постном борще, можно луну идти и никогошеньки не встретить. Зато уж как встретишь, непременно за мечи хвататься нужно.

   Иеро пожал плечами.

   - Что поделаешь! Мы не хотим повторения Смерти, оттого и сражаемся.

   - Удивительно, душа моя. Не хотим Смерти - и убиваем.

   - Есть смерть и Смерть.

   - А по мне все одно. Ежели ты умираешь, а перед тобою кишки из вспоротого мечом живота, и варвары режут твоих сыновей и срамят твоих дочерей, велика ли радость сознавать, что смерть твоя с маленькой буквы?

   - Но меч в руке сильного защитит от врага, а что может защитить от Смерти?

   - Ничего, ты прав. И потому никто, сколь бы силен он не был, не посмеет напасть на народ, обладающий Смертью.

   - А сам этот народ? Он-то может нападать на других?

   - А если Смерть будет у каждого народа? Или, лучше, у каждого союза народов?

   Иеро не мог найти ответа. Хотел, а не мог. Смерть было понятием настолько отвратительным, что ее отрицание принималось как аксиома. Нечто, не требующее доказательств.

   - Видишь, как все непросто, - сочувственно спросил старичок.

   - Я уверен, что Смерть - наихудшее, что может быть на земле.

   - Смерть имеет много личин, душа моя. Смотри. Примечай. Обдумывай.

   Иеро поразился - старичок советовал то же, что и аббат Демеро.

   - Ну, ладно. Чужие слова - они и есть чужие. Пойдем, я провожу тебя домой.

   - Домой?

   - Да. Здесь, в этом цехе напряжение статис-поля слишком велико для пробоя субнави. Зато - обращаю твое внимание - никто не мог нас подслушать.

   - Я не боюсь, - Иеро было непонятно стремление старичка к таинственности. Они в субнави, куда уж таинственнее.

   - Я боюсь, душа моя. Знаю, с кем имею дело, потому и боюсь.

   Они вернулись под темное небо. Темное, а над огненною горой - багровое. Пламя горы распространялось на треть неба, переходя в совершенную мглу, но где кончается свет и где начинается мгла?

   - Жутко здесь у вас, - вдруг неожиданно вырвалось у него.

   - Почувствовал? Но это проходит. Поживешь тут год-другой, и немного привыкнешь. Еще пяток лет - и привыкнешь вполне. А если пройти подальше - не здесь, конечно, а в Яви - то откроются места совершенно чудесные, преизобильные, населенные разным зверем и птицею. От горы-то тепло знатное. Все воды, подземные и надземные, греются, и в паре верст впадают в озеро, по берегам которого вечное лето. Порой я думаю, что это и есть Эдем. Но стоит пройти сюда, и ты очутишься в Чистилище.

   - А дальше - ад? - показал на огненную гору Иеро.

   - Если считать, что ад - это другие, то да, - туманно ответил старичок. Было видно, что он встревожен. - Не хочу показаться невежливым но нам пора поспешить.