Первое Дерево

Харучай молчал. Его лицо как всегда не выражало никаких эмоций. Но лоб был покрыт испариной. Линден испугалась, что наступает агония, и решила поторопиться.

Его боль накатила на нее и накрыла с головой. Каждый нерв взвыл, а глаза словно наполнились раскаленным пеплом. С плечом дело обстояло не так уж плохо: сломана только ключица, и перелом чистый. Но вот нога…

Господи Иисусе!

Осколки костей разворотили мышцы от бедра до колена и торчали сквозь кожу во многих местах. Кир потерял много крови. Линден не верила, что он когда-нибудь сможет ходить. Даже если бы в ее распоряжении было хорошее больничное оборудование, рентгеновский аппарат, вышколенный персонал — даже тогда она не смогла бы спасти его ногу. Но все это осталось в том, другом мире. Мире, который она потеряла. А приобрела вместо него — мучительную боль, с точностью рентгеновского аппарата рисующую объективную картину повреждений харучая на ее собственной плоти.

Она закрыла глаза, не в силах больше смотреть на его страдания, которые он переносил с таким терпением и мужеством. Ей было страшно. Но ведь он нуждался в ее помощи. А она не могла предложить ему ничего иного, кроме насильственного, грубого вторжения в его сознание и организм. Но разве может она отказать ему? Она уже отказала Бринну, и вот результат. Она может потерять все. И все же она прошептала:

— Мне нужен жгут. И что-нибудь, что сгодится как шина. Все зашевелились. Бринн и Кайл разорвали одну из рубах на ленты, а Первая крикнула наверх Раеру Кристу:

— Дай нам копье!

Линден осторожно наложила тугую повязку на бедро Кира выше перелома. Затем попросила Кайла помочь ей управиться с плечом. Она указала харучаю, где нужно придержать, и вдвоем они сложили и закрепили ключицу так, чтобы она правильно срослась.

Все это время Линден чувствовала на себе угрюмые, внимательные взгляды Великанов, но у нее не хватало мужества открыть глаза. Чтобы не застонать от терзавшей ее боли Кира, она стиснула зубы изо всех сил. Но необходимость помочь ему была выше любой боли. И с помощью Кайла и Бринна она снова занялась больной ногой.

Когда Линден стала разбираться в острых осколках, пропоровших кожу, немой крик боли в теле харучая разросся с такой силой, что вот-вот мог вырваться из груди Линден, как бы она ни крепилась. Она еще крепче сжала зубы и веки и продолжала работать. Ее руки имели огромный опыт и сами делали все, что надо. — Сейчас я сделаю тебе больно. — Она не могла больше молчать. — Прости.

По команде Линден Кайл крепко зажал лодыжку Кира, а Бринн — верхнюю часть бедра. Затем Кайл потянул ногу Кира на себя, чтобы выровнять кости и вывести осколки.

Кир только чаще задышал сквозь сжатые зубы. Кости встали на место, но осколки прорвали кожу еще в нескольких местах. Линден ощущала все эти операции на собственной ноге и несколько раз чуть не вскрикнула. Но сумела сдержаться. И не это сейчас было главным: предстояло еще удалить осколки и остановить кровь, струйками бегущую из множества разрывов. Похоже, она сделала все, что в ее силах. Мениск был порван, колено раздроблено, но с этим Линден ничего не могла поделать, как не могла и восстановить порванные кровеносные сосуды и нервы. Здесь требовалось хирургическое вмешательство. Хотя чисто теоретически узкий, острый как бритва нож Кира вполне мог сойти за скальпель. Но здесь, в этой грязной пустыне, делать это было слишком опасно. Оставалось только наложить шину, и Линден объяснила Кайлу, что нужно делать. Кто-то из Великанов вложил в ее руки две круглые палки. Линден невольно взглянула на них и поняла, что это обломки копья. Мечтатель подал ей обрывок веревки.

Вдвоем с Кайлом они быстро привязали шину к ноге, а затем Линден размотала жгут.

Теперь, когда все было закончено, Линден поняла, что больше не в силах разделять с Киром его муки, и оборвала с ним связь. Она побрела к стене, села, оперлась на нее спиной и, спрятав лицо в ладонях, попыталась взять себя в руки. Ее перетруженная нервная система взывала к милости, стонала и плакала, как обиженный ребенок, и Линден не знала, как себе помочь. Когда она помогала Сотканному-Из-Тумана, все было совсем иначе. Тогда она не чувствовала вины за его ранения, хотя ее и терзали угрызения совести (как и сейчас!) за то, что произошло с Ковенантом по ее милости. Но тогда она еще не была так крепко связана с Поиском, не успела наделать столько ошибок и меньше боялась поражения. Гиббон-Опустошитель с беспощадной откровенностью сказал ей, что именно она разрушит оба мира: этот и свой собственный.

Боль Кира беспощадно обнажила перед Линден ее душу и показала, как много она уже успела утратить.

Но теперь, измотанная до предела, она подумала, что не жалеет ни о чем. Она все еще врач, а значит, все еще есть нечто, что не дает мраку, взлелеянному ее родителями, взять над ней верх. И на сей раз, в конце концов, она не сбежала. А боль — это всего лишь боль. Рано или поздно она проходит. Лучше чувствовать ее, чем ничего, пребывая в ступоре или параличе. И много лучше, чем эту гнетущую жажду власти.