Первое грехопадение

Меня разбудила сигнализация. Я вскочил с дивана, нацепил ботинки и стремительно ринулся из учительской к вахтёрской будке. Сирена выла так громко и так омерзительно, что хотелось завыть самому. Я надавил на кнопку — вой оборвался, лампочка погасла. Эта сигнализация влияла на меня чудовищно. В тот момент, когда адский звук завывающей сирены достигал моих ушей, я буквально холодел, а сердце совершало лихорадочное сжатие. Требовалось несколько минут, чтобы отдышаться. Должно быть, после одного из таких мгновений люди и становятся заиками.

Я спустился к столовой удостовериться, были ли это на самом деле повара, а не грабители. Грудные бабьи голоса подтвердили — повара. Последние полчаса, что оставались до сдачи смены, я слушал радио. Сон в одежде, на жёстком диване, под грузом ответственности, был всё же ненастоящим сном. Я никогда не высыпался на дежурствах. Первые пятнадцать минут после пробуждения казалось однако, что сна такого вполне достаточно — некая бодрость ощущалась в теле, воодушевление. Но затем меня начинал одолевать такой сон, что к приходу сменщицы я буквально раздирал глаза, чтобы не заснуть.

А сменщица, как и обычно, опоздала. На десять минут. Опоздание сменщицы влекло за собой и моё собственное опоздание — в институт. Опаздывал я ещё и потому, что всегда ходил в институт пешком.

Путь от дома к институту занимал тридцать пять минут. Иногда меньше, если идти поживее. Рекорд, который мне удалось установить, равнялся тридцати одной минуте. Ровно тридцать никак не выходило. На автобусе я не ездил принципиально.

На этот раз я опоздал на пятнадцать минут, что было совсем неплохо — можно было ещё попроситься на занятие.

Всё время пребывание в институте я дремал. Дремота моя была вялотекущей, но постоянной, с периодическими погружениями в липкий и неприятный сон. Я пытался взбодриться: растирал глаза, тряс головой — ничего не помогало. Химеры сна, не удержав меня в своём царстве положенный промежуток времени, тянули теперь обратно, и сил, чтобы сопротивляться им, совсем не было. В учёбе же больше всего я любил тот момент, когда она заканчивалась. Я любил завершения, любил концовки, что тут поделаешь.

По дороге домой я купил бутылку пива. Было совсем тепло. На дороге снег уже растаял, лишь на обочинах, у самых оснований домов темнели ещё его грязные и бесформенные пятна. Вовсю светило солнце. Приходилось щуриться, но свет этот радовал. Солнце, яркость, ну и пиво конечно — всё это создавало совсем неплохое настроение. Хорошие настроения посещали меня не часто, поэтому чувствовал я себя сейчас очень даже здорово.

Дома меня уже ждали. У нас сидела Катька, прямиком явившаяся из школы, о чём свидетельствовал брошенный в угол портфель. Она жила этажом ниже, но даже не зашла домой. А всё от желания поиграть со мной в карты. Они уже играли с Антониной, но игра между ними никогда не шла интересно, они лишь ругались и обижались друг на друга. Настоящее оживление происходило лишь тогда, когда в игру подключался я. Не оттого, что я такой развесёлый шутник, нет, я вообще большую часть времени молчал, просто почему-то это сразу воодушевляло их. Антонина, недалёкая в общем-то старуха, начинала отпускать шутки, не бог весть какие остроумные, но смешные всё же. У неё имелся некий оригинальный пунктик, этакая хитрая сообразительность — она придавала ей определённую своеобразность. А так она была женщиной доброй, я относился к ней с уважением. Катерина же большей частью елозила на стуле, задирала ноги и заигрывала со мной. Была она девочкой красивой, и даже очень. В школе училась на отлично, да и общаться с ней было интересно, хоть и была она почти в два раза младше меня.

— Пошли, — кивнула она мне и поманила ручкой.

— А я есть хочу, — отозвался я.

— Ну во-о-о-о-от… Здрасьте — пожалуйста. И долго это?

— Разогрею да поем. Десять-пятнадцать минут.

— Пятнадцать минут! Я с ума сойду за это время. Я и так уже целый час сижу здесь, тебя дожидаюсь.

— Целый час сидела — ещё пятнадцать минут посидишь.

— А-а-а?.. Ну ты нахал! Ждала его ещё тут… Короче: пять минут тебе даю, чтобы как штык был, понял?

Она нравилась мне такой. Впрочем, она мне всякой нравилась.

— Ты чего молчишь? Понял, нет?

— Понял, понял. Как штык буду.

— Всё, отсчёт пошёл.

Я поставил на плиту кастрюльку со вчерашним супом и чайник. Питание моё богатством и разнообразием не отличалось. Все мои блюда можно было перечислить по пальцам: суп, всегда один и тот же, картошка жареная, картошка варёная, каши — гречневая, рисовая, перловая — и суперблюдо «длинная вермишель». В приготовлении этих блюд я достиг, однако, некоторого мастерства. По крайней мере в скорости со мной немногие бы тягались.