Первое королевство. Британия во времена короля Артура

Это объяснимо. Командиру гарнизона, который в какой-то момент (а тем более — регулярно) не может заплатить солдатам, грозят утрата власти, недовольство и бунт. Для того чтобы сохранить власть, он должен взять на себя именно те функции, которые в раннем Средневековье исполнял глава округа или поместья. Ему нужно кормить своих подчиненных и находить им какое-то дело (в конце концов, это профессиональные солдаты, чей главный враг — скука), убедить их, что он лучше всех подходит на роль предводителя. В противном случае, как на терпящем крушение корабле, каждый будет спасаться как может. Соблазн взбунтоваться и устроить резню (небольшую — если сравнивать с тем, что творили претенденты на роль британских императоров) был, вероятно, весьма силен. Однако солдаты и командиры гарнизонов к концу IV века уже стали частью местного сообщества и были сопричастны его судьбе. Воины из гарнизона и местные жители поддерживали взаимовыгодные отношения, были связаны общими интересами, обязательствами и, скорее всего, семейными узами. Самые практичные и способные командиры нашли выход в том, чтобы собирать натуральный налог с близлежащих земель и за счет его обеспечивать гарнизон крепости, кормить их семьи, а взамен могли предложить окрестным жителям защиту и дальнейшую ассимиляцию — точно так, как это делали местные вожди раннего Средневековья. Маловероятно, что подобные изменения произошли в одночасье, осознанно и повсеместно: в разрозненной и разнородной послеримской Британии каждая территория и каждое сообщество шли своим путем.

В Банне материальные свидетельства перемен достаточно очевидны, чтобы их можно было обнаружить при раскопках[180]. В четкой осевой планировке форта, такой же, как в большинстве фортов Адрианова вала, привычной для любого вновь прибывшего солдата или приезжей важной персоны, было место и для амбаров (horrea), где хранились съестные припасы. Это были большие каменные строения с гипокаустом, рассчитанные на хранение годового запаса сухих продуктов. Два амбара в Банне располагались внутри форта, к югу от западных ворот.

Интересующая нас последовательность событий начинается с большой вероятностью в середине IV века, когда гипокауст под южным амбаром засыпали и сверху вновь закрыли настилом. Примерно в это же время крыша второго — северного — амбара обрушилась, и здание стали использовать как источник строительных материалов или как свалку: классические признаки контролируемой утилизации. Гарнизону, похоже, больше не нужны были запасы в таком объеме (или их просто перестали доставлять), однако в форте по-прежнему оставались люди. В южном амбаре появляется каменный очаг: с одной стороны — явный признак того, что в крепости жили, с другой — указание на то, что амбар больше не использовался для хранения зерна (в помещении с очагом годовой запас пшеницы или ячменя мог погибнуть из-за пожара). Около очага были найдены потертая монета Феодосия I (ок. 395), черное стеклянное кольцо и золотая серьга, пролежавшие в земле 1500 лет.

Дальнейшая судьба северного амбара еще интереснее. Место расчистили, и на фундаменте старого здания построили новое — такой же планировки, но на этот раз из дерева; новый каменный пол положили поверх остававшихся обломков и мусора. Это напоминает историю амбара в Роксетере. Сколько простояло новое здание, сказать сложно, но затем его разобрали и перенесли примерно на пять метров севернее: новая постройка была ориентирована так же, как прежняя, но была чуть короче (примерно 23 метра в длину) и, что важнее, частично перекрывала via principalis — главную улицу форта, шедшую от западных ворот на восток. Благодаря этому новое строение, ставшее самым крупным в форте, оказалось расположено так же, как прежнее, относительно западных ворот, которые сдвинули к северу в III веке. Надо полагать, новое деревянное здание впечатляло приезжающих.

 _{Бердосвальд: фундамент северного амбара и опоры деревянного здания, которое появилось на его месте. Не здесь ли начинаются «темные века»?}

Археолог Тони Уолмотт, исследовавший Бердосвальд, считает, что последовательные трансформации амбара происходили на протяжении нескольких веков — вплоть до VI века. Он усматривает параллель между перестроенным южным амбаром и архитектурой «англосаксонского» пиршественного («медового») зала. Неужели прототипом Хеорота — этого поэтического образа королевского дома, где чаша идет по кругу, где властитель раздает дары и поэт восхваляет героев, — был всего лишь перестроенный амбар, место, где поселился командир гарнизона, устраивавший пиры для своих товарищей по оружию и собиравший дань с жителей подчиненной ему территории?