Умершего часто возлагали на костер вместе с каким-нибудь животным: коровой или собакой, изредка — лошадью; кости этих животных нередко обнаруживают в урнах. Иногда находят остатки того, что могло быть всего лишь куском мяса. Вероятно — и этнографические исследования говорят в пользу этой гипотезы — похороны сопровождались тризной, то есть общей трапезой, во время которой люди ели, пили, давали и получали подношения, демонстрировали свое богатство, преданность и родственные связи. Не исключено, что некоторые личные и ценные вещи, надетые и помещенные на тело покойного, представляли собой дары умершему от его родственников, от тех, кто пользовался его покровительством, и от других членов местного сообщества. Когда костер прогорал и остывал, кости человека и животного, украшения, дары и, возможно, дополнительно добавленные вещи (часто — небольшие предметы для личного пользования) собирали и укладывали в подходящую урну. Что-то участники похорон могли оставить себе на память. Сколько времени проходило до того, как урну закапывали в землю, — неизвестно; но мы очень редко находим следы погребальных костров на кладбищах или поблизости от них: каждая часть ритуала требовала собственного пространства и проводилась на своем месте. Урну помещали в землю и над ней возводили небольшой каирн из камней или холмик из земли и дерна. Место захоронения на кладбище определялось принадлежностью к определенному роду или поселению, либо выбиралось по иному, неизвестному (нам) признаку. Но по сути своей кремация, сопровождавшаяся ритуальным общением и потреблением, была социальным актом, во время которого формировалась память сообщества, укреплялась групповая и семейная идентичность.
Кажущийся внезапным переход от ингумации к кремации в восточной части Британии порождает массу вопросов: кто придумывал, организовывал и проводил эти обряды и каков их скрытый смысл (или смыслы), пока ускользающий от внимания археологов и антропологов? И относительно Ситебед стоит повторить уже заданный вопрос: была ли она гончаром, изготовившим сосуд, на котором начертано рунами ее имя? Или горшок сделали ей в подарок, — и, если так, то был ли он сделан с пониманием того, что однажды перестанет быть вместилищем молока или эля и будет хранить ее останки и память о ее жизни в V веке?
Почти нигде в научной литературе не обсуждается вопрос о том, кто изготавливал погребальные урны: мужчины, или женщины, или и те и другие. Мы с уверенностью говорим, что изготовлением тканей занимались преимущественно женщины; по наблюдениям антропологов и этнографов, в большинстве доиндустриальных обществ гончарным ремеслом также занимаются женщины[193]
. Можно даже представить себе, что именно женщины-ведуньи V века, чьи захоронения порой удается идентифицировать, выбирали и продумывали основные детали погребального обряда — ритуалы, погребальный инвентарь, путь процессии к месту кремации (то есть исполняли роль, которую позже взяли на себя христианские священники, а затем — похоронные бюро)[194]. Можно вспомнить, что в англосаксонской поэзии именно женщины подносят воинам мед и эль в пиршественном зале. Может быть, Ситебед была местной ведуньей, организовывавшей церемонии прощания с умершими?Если урна Ситебед интригует, то глиняная фигурка, изображающая сидящего мужчину в круглой плоской шапке, найденная на самом большом из известных кремационных кладбищ Британии (содержащем более 2000 захоронений), — Спонг-Хилл (Spong Hill) в Норфолке, — просто ставит в тупик. «Человек из Спонга» (Spong Man), как его принято называть, сидит выпрямившись на крепком стуле (или троне). Опершись локтями на колени, он поддерживает голову обеими руками и смотрит прямо перед собой, чуть подняв взгляд. У него крупный нос и глубоко посаженные глаза. По форме основания, на котором стоит стул, можно понять, что это — крышка погребальной урны с узким горлышком.
Скульптурные фигурки, датируемые периодом раннего Средневековья, в Британии находят редко. Кэтрин Хиллс, главный эксперт по Спонг-Хилл, проводившая там раскопки[195]
, отметила, что стул «человека из Спонга» по форме напоминает полноразмерное кресло, вырезанное из цельного обрубка ольхового ствола, найденное при раскопках корабельного погребения римского офицера в Фоллварде (Fallward) близ Куксхафена в Нижней Саксонии. Резные украшения кресла (или трона) из Фоллварда смотрелись бы вполне уместно на погребальной урне[196]. Вспоминаются и другие образы: трон короля Хротгара, хозяина Хеорота из поэмы «Беовульф», или так называемый «престол мира» (Frith stool)[197] в аббатстве Хексхэм в Нортумберленде[198]. Если «человек из Спонга» сидит именно на троне, то кого изображает эта одинокая задумчивая фигура? Чей прах вмещала ныне утраченная урна? Может быть, это староста небольшого поселения? Или великий воин, отправленный в изгнание? Поскольку урна была утрачена еще в древности, любые попытки связать фигурку на крышке с реальной личностью будут лишь игрой воображения: цепочка распалась.