Первое королевство. Британия во времена короля Артура

Самая серьезная ошибка Августина во время правления Этельберта состояла в том, что он не сумел наладить отношения с бриттской церковью. После прибытия новой группы миссионеров из Рима Августин пожелал приобщить давно живших в изоляции епископов запада к ортодоксальным римским практикам — особенно в отношении такого важного вопроса, как определение даты Пасхи. Воспользовавшись дипломатическим авторитетом короля, он назначил встречу с бриттскими епископами и «учителями» (как их назвал Беда) на границе между королевствами западных саксов и Хвикке в месте, которое Беда называет «Августинов дуб»[844]. Папский посланник укорял бриттов за то, что они не проповедуют язычникам-англам, и призвал привести свои церковные практики в соответствие с римской традицией и помочь ему в исполнении стоящей перед ним задачи обращения язычников. Бритты отказались. Тут Августин совершил чудо, вернув зрение слепому англу — явная и, вероятно, сознательная отсылка к аллегорическому «исцелению» Германом пелагианцев в 430 году. Увидев подобное волшебство, бритты согласились на вторую встречу, на которую намеревались привести семерых епископов и множество ученых людей, в основном из своего самого статусного монастыря в Bancornaburg (Бангор Ис-Коед на берегах реки Ди к югу от Честера). Готовясь к встрече, они обратились за советом к «святому и разумному человеку, отшельнику». Этот человек посоветовал им проверить смирение Августина — признак Божественных полномочий — перед тем, как соглашаться с его требованиями.

Эта «проверка» составляет очевидный контраст с теми ритуалами верховной власти, посредством которых короли Дал Риады и Кента определяли свои взаимоотношения с Колумом Килле и Августином. Бритты не признавали власть верховных королей Кента или imperium папы. Успех дипломатии Августина и, в итоге, судьба его предложений по интеграции с ортодоксальной римской церковью зависели от исполнения нужной церемонии. Августин не встал в начале второй встречи, чтобы должным образом поприветствовать бриттов, и тем самым настроил их против себя. Это было его роковой и непоправимой ошибкой. Тонкие нюансы раннесредневекового политического театра не были поняты при попытке перевести их с языка одной культуры на язык другой.

Какими бы личными переживаниями ни сопровождалось обращение — некоторые короли, подобно Освальду, наверняка имели собственный глубокий духовный опыт — принятие христианства было вопросом власти. Короли и их супруги, комиты и двор шли на немалый риск, передавая часть своего земного могущества аббатам, епископам и далекому папе. Христианский договор обеспечивал земную легитимность и давал надежду на спасение в вечности, но при этом требовал от короля не только формального исполнения заповедей и совершения религиозных обрядов, но также интеллектуального и эмоционального погружения в мир ритуалов, верований, библейских историй и календарных праздников, который открывали ему ревностные священники. Обращение стоило определенных усилий. К счастью, христианские церемонии отчасти напоминали прежние ритуалы и традиции. Церковные праздники более или менее совпадали с кардинальными точками года, отмечавшими естественные циклы плодородия и традиционно связанными с жертвоприношениями и надеждой на возрождение. Торжественные латинские декламации священников во время мессы, возжигание кадил и участие в евхаристии вызывали измененное состояние сознания и наверняка привлекали тех, кто отдал — и продолжал отдавать — свою судьбу в руки капризной фортуны. Торжественное принесение даров, обеты, жертва, погружение в воду и ожидание награды за добродетель были понятны — и даже знакомы. Жрецы любой религии, успешно применявшие магию ради местного сообщества или прихожан, могли рассчитывать на безусловную лояльность своих подопечных. Королям больше всего был нужен успех на поле боя, и, если молитвы их христианских святых приносили победу, то кто бы стал сомневаться в их действенности?

Однако короли главенствовали над другими знатными вождями, а те, в свою очередь, повелевали своими подданными. Если король принимал христианские добродетели и обряды, это предполагало обращение всего gens, что было гораздо сложнее. В начале лета 601 года папа Григорий призывал своего нового протеже, короля Этельберта: «Запретите служение идолам, низвергните их храмы и капища». Но вскоре он понял, что такие действия в отношении «народа англов» едва ли принесут нужные плоды. Не прошло и месяца, как он написал Меллиту, входившему во вторую группу священников, отправленных в помощь Августину: