Первое королевство. Британия во времена короля Артура

Гарнизон крепости защищал местных жителей от грабителей из других фортов вала и от вооруженных налетчиков с севера и из-за Ирландского моря (похищавших юнцов вроде Патрика прямо из их домов). Взамен окрестные хозяйства, в соответствии с римской системой, отдавали десятую часть своих ежегодных излишков: именно эти припасы хранились в бывшем амбаре[315]. Выплата дани — особенно в годы плохого урожая или эпидемии скота, — возможно, могла дополняться или заменяться выполнением определенной работы: готовить и подавать еду для командующего, делать уборку в его жилище, возделывать его личные поля, ухаживать за его небольшим стадом или отарой, чинить его изгороди или ремонтировать крыши в крепости; возможно, присматривать за его детьми. Он, в свою очередь, был обязан решать местные споры (при необходимости апеллируя к армейским законам) и не давать разрастаться мелким конфликтам. Между гарнизоном и платившими ему дань окрестными хозяйствами возникали и поддерживались социальные связи. Дружба и вражда между семьями сохранялись в последующих поколениях, за помощь платили ответными благодеяниями, о полученных дарах или нанесенных обидах помнили долгие годы; и так из легенд, историй, песен и личных воспоминаний складывалось общее культурное наследие.

Невозможно определить, сколь велика была область, «принадлежавшая» Банне, однако размеры исторического городского округа, в котором расположен Бердосвальд, могут дать некоторую подсказку. Сейчас округ называется Уотерхед (Waterhead): его территория, ограниченная с юга и с востока рекой Иртинг, на севере некогда доходила до речки Кинг-Уотер, а на западе — до сторожевой башни Адрианова вала, которая на современных картах отмечена как башня 52A[316]. Таким образом, мы получаем территорию примерно 26 квадратных километров: большой земельный участок, включающий естественные и окультуренные пастбища, лес и небольшое количество пахотной земли, пригодной для выращивания ячменя и овса. Сейчас здесь работают лишь около дюжины семейных фермерских хозяйств. Это — земля для сильных людей и выносливых животных. К середине V века сюда уже вряд ли доставляли виноград, инжир, абрикосы и миндаль, которые прежние поколения солдат могли покупать в гарнизонной лавке[317]. Можно предположить, что, в зависимости от того, насколько урожайным (или неурожайным) выдавался год, размеры подати, выплачивавшейся Бердосвальду, и территорий, с которых она собиралась, менялись таким образом, чтобы ее хватало для обеспечения нужд обитателей форта.

Осенью и зимой, когда забивали слабых животных, чтобы сэкономить запасы корма, в удачные годы зерна и мяса было в изобилии, и мудрый командир приглашал данников и подчиненных в свой большой зал в крепости, чтобы посидеть у очага, рассказать истории об этом годе и о былых временах и вкусить плодов земных: мяса, эля и хлеба. Солдаты приходили с семьями; три поколения людей, связанных социальными и экономическими узами, пировали, радуясь результатам своих трудов. И даже если солдаты снимали старые римские воинские одеяния, чтобы отдыхать и веселиться с родными, их щиты и оружие, развешанные по стенам, ярко сверкали в отблесках пламени осеннего или зимнего очага, напоминая о том, что в зале пирует местная элита: люди, находящиеся под командованием и покровительством самого влиятельного человека в этих краях.

^{Дир-Стрит, абсолютно прямая римская дорога, идущая прямо на юг от крепости в Бинчестере к Пирсбриджу, графство Дарем}

Умный командир мог хранить в своем доме запас зерна, чтобы раздавать его в неурожайные годы. Плохого командира могли сместить. Археолог Дэвид Питерс предполагает, что в позднеримский период командиры гарнизонов могли выступать и в качестве военачальников, и в качестве местной знати — так сказать, одновременно были и офицерами, и джентльменами[318]. Но имевшиеся в арсенале мужчин V века формы демонстрации достоинства и статуса — пиры, гостеприимство, оружие, внушительные деревянные дома — гораздо менее вещественны, чем величественные каменные стены больших городов и роскошные личные покои римских вилл. И женщины той эпохи, чья новообретенная идентичность, сопряженная с чувством уверенности в себе, воплощалась в одежде, прическе, возможно, в словах, которыми они описывали отношения в семье и обществе, тоже гораздо менее заметны, чем богатые христианки, когда-то писавшие свои имена на церковной утвари. Чтобы узнать хоть что-то об изменившихся представлениях и мотивах этих людей, нужно найти их погребения, а в фортах Адрианова вала пока не обнаружили могил командующих и их жен[319].