Первокурсник

Остался ещё этот загадочный ребёнок, судьба которого почему-то так волнует Мазину, но о нём говорить пока что рано. Ну и что с того, что Наташа беременна? Марина Михайловна ответит: «Да, беременна, но это вас не касается! Не лезьте, куда вас не просят!» — и будет права. Может, поговорить об этом ребёнке с самой Мазиной?… Тоже пошлёт. И пошлёт ещё дальше и основательнее, чем Колокольцева. Она умеет. Серьёзно надавить на них — например через комиссию по делам несовершеннолетних — можно будет лишь тогда, когда у девочки живот появится, а это произойдёт месяца через четыре. И то только в том случае, если они аборт не сделают. А в таких случаях появления ребёнка чаще всего не дожидаются, а быстренько от него избавляются… Нет, всё это чепуха… Ничего не получится. Наташе сейчас семнадцать. Может так статься, что к моменту рождения ребёнка ей уже исполнится восемнадцать. Комиссия по делам несовершеннолетних пошлёт его с его проблемами ещё быстрее. Им лишний геморрой тоже не нужен.

Он подавил вздох разочарования и поднялся из-за стола. Разговор закончен. Улыбнулся Наташе и Марине Михайловне. Та тоже поднялась.

— Извините, что занял ваше время, Марина Михайловна. Мне не очень понятна ваша позиция по поводу заявления, но…

— Всё вы прекрасно понимаете! — перебила она его. — Вы показались мне разумным человеком. Думаете я предварительно не взвесила все шансы на непредвзятое ведение следствия и справедливое решение суда? Мать — председатель областного суда, отец — прокурор города! Не-е-ет, это бесполезно! У них здесь всё давно схвачено! Напрасно только девчонке нервы измотают, а у неё выпускной класс. В институт поступать хочет. Нет уж! Мы как-нибудь сами!

Он кивнул, признавая её правоту.

— Будьте только осторожнее с этим «мы сами». Не заметите, как сами окажетесь на скамье подсудимых. Люди они действительно непростые.

Марина Михайловна улыбнулась:

— Зачем же нам самим руки марать, коли сама судьба против них? Двое уже на больничных койках. Я, в принципе, удовлетворена…

Глава 43. Разговор за столом

— Ты, Саша, любишь поговорить о добре и милосердии… — начала Натка, когда они все собрались в зале. Иванка приготовила чай и накрыла на стол. — По-твоему, милосердно было так избивать Володю Соловьёва? Это ведь наверняка ты его!

— Я говорю о добре и милосердии только тогда, когда меня об этом спрашивают, — огрызнулся он. — А с Соловьёвым… Не знаю… Мои запасы милосердия тоже не бесконечны. И, кстати, обрати внимание — он ведь остался жив! Пара выбитых зубов и переломанные рёбра не в счёт. Невысокая плата за тот гнев, который он вызвал у меня и у твоей матери. Что ты от меня хочешь? Чтобы я спокойно проглотил нанесённое нам оскорбление?

— Я бы хотела, чтобы ты не вмешивался в мою жизнь… — Натка слегка побледнела, прежде чем сказать эти слова. За столом воцарилась тишина.

Марина Михайловна покачала головой, недоверчиво глядя на дочь.

— Вообще-то, я не в твою жизнь вмешался! — спокойно парировал Саша. — Я вмешался в жизнь двоих ублюдков, которые оскорбили меня и твою мать! Ты можешь расценивать совершённое ими, как твоей душе угодно, но я расцениваю это именно как оскорбление по отношению ко мне лично. Насколько я знаю твою маму, она относится к этому точно так же…

— Постой-ка, Малыш! — перебила его Марина Михайловна. Она откинулась на спинку стула и сложила руки под грудью. — Давай-ка разберёмся, Натка… Я ничего не имею против того, что ты стараешься иметь собственную точку зрения на всё происходящее. Более того, я всю жизнь старалась привить вам троим — и тебе, и Надьке с Малышом — самостоятельность мышления. Подожди! Не перебивай!… — она сердито нахмурилась. Продолжила она лишь, когда увидела, что все трое снова готовы слушать. — Но, кроме того, я учила вас всегда взвешивать внешние обстоятельства и пытаться понять логику поступков вовлечённых в события людей. Сейчас я дам тебе слово, но для начала я хотела бы спросить кое о чём Иванку.

Она перевела взгляд на сидящую напротив неё девушку:

— Ответь мне на два вопроса, маленькая… Первый: хотела бы ты, чтобы нашёлся кто-нибудь, кто смог бы отомстить за твою смерть и смерть твоей семьи в том далёком 1902 году? За смерть и поругание чести…

— Конечно, Марина Михайловна! — Иванка сильно побледнела. — Если бы я в тот день сама выжила, то взяла бы в руки оружие и обязательно хоть одному турку, но перерезала горло! Иначе я не смогла бы жить дальше! И моя сестра поступила бы так же. И наша мама.

— Я так понимаю, ты мстила бы не только за свою смерть, но и за своих родителей, и за сестру, и за вашу бабушку?

— Да, именно так.

Марина Михайловна кивнула и снова перевела взгляд на дочь.

— А теперь ты. Логику поведения Малыша и мою логику ты теперь понимаешь. Я думаю, ответа Иванки для этого достаточно. Можешь говорить.

Наташа упрямо наклонила голову:

— Всё равно! Это было жестоко!

Марина Михайловна усмехнулась: