Первокурсник

— В этом ты сама виновата, Натка. Если бы вечером седьмого ты пришла ко мне и рассказала о случившемся, эти двое быстро оказались бы за решёткой. Тогда вмешательства Малыша не потребовалось бы. Уж я бы сама приложила все силы к тому, чтобы их посадили и посадили надолго. Не помог бы ни папа прокурор, ни мама судья. Ты и в этом случае обвинила бы меня в чрезмерной жестокости?

— Нет, мам, не обвинила бы! Не переиначивай мои слова! Это было бы по закону, а, значит, справедливо!

— Правильно! Но кто помешал осуществиться правосудию? Не ты ли?

Наташа промолчала. Она пристально смотрела в глаза матери. Марина Михайловна вздохнула:

— Ты бы в себе самой разобралась, доча… Малыш для меня и для Надьки такой же член семьи, как и ты. И он ощущает себя членом нашей семьи. Но я не об этом… Ты, как мне кажется, просто не в состоянии понять мужскую логику. Для него вы с Надькой родные ему сёстры. Он хоть и не всегда показывает, но очень переживает за вас. Поверь, он за вас переживает не меньше, чем за меня! Эти двое ранили его в самое сердце! Произошедшее может показаться тебе пустяком, но не ему. С его точки зрения они покусились на самое дорогое, что есть у него в жизни. Он отреагировал так, как реагировал бы, если бы кто-то покусился на жизнь и честь его матери! И он в этом совсем не одинок! Так повёл бы себя на его месте любой настоящий мужчина! — она мрачно усмехнулась. — И на твоём месте я не стала бы рассказывать Надьке о случившемся. Она тоже придёт в ярость! Чего доброго уговорит его переправить этих двоих ублюдков в королевство, а там отдаст их королевскому суду. Она девочка своенравная, и зубки у неё очень и очень острые! Боюсь даже представить, какой казни она для них от судьи потребует!

Глава 44. Пётр Анисимович

Недаром Ангелину Петровну Мазину все знающие её люди считают человеком трезвым, рассудительным и обстоятельным. К тому времени, когда машина оказалась в центре города, и водитель спросил её, куда дальше, она уже полностью пришла в себя. Покрутила головой по сторонам, пытаясь понять, где они едут, поняла и скомандовала:

— Извини, задумалась что-то. Давай-ка назад на левый берег. Поехали на 2-ю Железнодорожную. Дом 59. Подождёшь там. Ты голоден?

— Не успел поужинать, Ангелина Петровна. Вы там долго пробудете?

— Не меньше часа. Высадишь меня и можешь съездить перекусить. Потом возвращайся, заезжай во двор и жди меня.

Ей нужна была дополнительная информация, и она надеялась получить её у Петра Анисимовича.

Интересный человечек этот Пётр Анисимович. О нём можно было бы целую книгу написать. Маленький, сухонький, подвижный, как ртуть, в свои без малого семьдесят лет. До пенсии работал в архиве городской прокуратуры. Должность маленькая, плёвая, но ценили его не за это. К кому бежали сотрудники со всякого рода бытовыми проблемами вроде организации похорон или свадеб? К нему! Кто мог организовать неформальный приём комиссии из Минюста? Он! Там тебе и банька каждый день, а к баньке и девушек лёгкого поведения могут подогнать, если в том нужда возникнет. К кому бежать, если заболел сам или кто-то из родственников, и нужно попасть к хорошему врачу. К настоящему специалисту, а не к молодому коновалу. Опять же к нему!

Казалось, он знает половину города, а половина города знает его и чем-то ему обязана! Уникум! Просто уникум! Впрочем, такие проныры есть практически в любом серьёзном госучреждении. Что отличало нашего Петра Анисимовича от прочих, так это его информированность! Причём пределами города и области она у него не ограничивалась.

Казалось, нет такого вопроса, на который он не смог бы дать немедленного ответа, но если такой вопрос всё же возникал, он просто просил дать ему время, чтобы сделать пару звонков. Вот и в случае с Колокольцевой он полностью подтвердил сообщённые ею сведения, и от себя добавил, что за её назначением директором строящегося НИИ стоят какие-то очень и очень большие люди в самой Москве. К сожалению, дать ей исчерпывающую характеристику он затруднился. Попросил дать ему время до вечера.

Ангелина мрачно усмехнулась, заметив его сочувственно нахмуренные кустистые брови и опущенные вниз уголки губ. Уже знает о её обстоятельствах.

— Не хмурься, дядя Петя, — и протянула ему ещё в обед купленную в кондитерке коробку из-под торта. — Держи, это твои любимые эклеры и корзиночки. Угостишь чаем?

Улыбнулся Пётр Анисимович, подхватил коробку.

— Угощу, конечно! Только что свежий заварил. Спасибо, Ангелиночка! Не забываешь старика! Раздевайся, раздевайся. Посидим, вспомним старые, добрые времена.

Свой рассказ он начал только после того, как накрыл в комнате чайный стол. Уселся, разлил заварку по парадным чашкам и, наливая кипяток в её чашку, вздохнул:

— Мутная она эта твоя Колокольцева… Очень непонятная…

Ангелина промолчала на это. Знала его манеру разговора. Не любит он, когда его перебивают. Начинает нервничать, торопиться, скакать с одного на другое. Кивнула в знак благодарности, когда он отставил чайник в сторону, придвинула блюдце с чашкой к себе поближе.