Первокурсница

Замороженные створки окна с трудом, но все же поддались, и мы вывалились через подоконник в снежный сугроб. Из дома нам вслед неслась брань на два голоса (один голос приглушенный, другой визгливый, постоянно прерывающийся кашлем) и красочные описания, что с нами сделают, когда поймают. Пугаться всех этих изощрений было уже некогда. Мы лезли по глубокому снегу в противоположную от калитки сторону. Я отчетливо помнила, что собака лаяла где-то в районе калитки. Значит, нам туда не надо. Лучше как-нибудь через забор.

Мы выбрались на дорогу с приличными потерями. Янка вырвала клок из шубы, когда перелезала через забор, а с меня в какой-то момент слетела шапка. Пришлось с ней распрощаться навеки. Тем более мы слышали, что крики и угрозы значительно приблизились. Значит, арестант уже выбрался из заключения, а жертва «Пуко» наконец проморгалась. Какое-то время мы неслись вдоль дороги сами не зная куда. Сейчас главное было оказаться как можно дальше от наших несостоявшихся любовников. Иначе нам хана.

Мы бежали и совсем не чувствовали усталости. Лишь когда сзади послышался звук приближающейся машины и мы метнулись за какой-то полуразваленный сарайчик, черневший между деревьев, и повалились на снег, я поняла, что мое сердце давно уже выскакивает из груди от такого спринтерского забега. Когда машина проехала, я по-пластунски выползла из-за угла и посмотрела ей вслед. Это был черный форд «Фокус».

Часа два, не меньше, мы боялись вылезти из своего более или менее надежного укрытия. Ведь на дороге мы были бы как на ладони. А обратно форд все никак не ехал. Но вот вдалеке послышались разговоры и женский смех. Мы ломанулись на эти спасительные звуки и до смерти перепугали трех беззаботных девчонок, возвращающихся домой с гулянки. От них мы узнали, что находимся в поселке, где, по слухам, живут одни бандиты и богатые цыгане, и нам стало еще хуже от такой информации. Мы сбивчиво объяснили девчонкам ситуацию и попросили их поймать для нас машину, которая подбросила бы нас до более цивилизованного места. Только умоляли не останавливать черный форд «Фокус». Девчонки засмеялись, сказали, что совершенно не разбираются в иностранных марках, и предложили вообще не останавливать черные тачки. На том и порешили. Мы вновь убрались в свое укрытие, а девушки остались на дороге искать для нас средство передвижения. Первую машину они поймали довольно скоро, но мы наотрез отказались в нее садиться – из динамиков на всю улицу неслось:

– Вэ-вэ-вэ, Ленинград, эс-пэ-бэ точка ру…

Напрасно девчонки нас убеждали, что тачка вовсе не черная, а красная, и не форд, а самая что ни на есть наша отечественная «восьмерка». Все бесполезно. Группу «Ленинград» мы теперь не могли выносить, как скрежет пенопласта по стеклу.

В конце концов мы сели в старую дребезжащую «копейку» без задних сидений. Странноватый мужичок бросил нам на пол покрывало, на которое мы и шлепнулись, с облегчением переводя дух.

– От кого убегаете, девчата? – поинтересовался он, лихо летя по накатанной скользкой дороге.

– Нас хотели изнасиловать, – ответила я жалобно, пытаясь пробудить в мужике сочувствие. Вдруг пожалеет нас и не возьмет пятьсот рублей, о которых мы договорились заранее.

– А вы и убежали? – загоготал тот.

– Ну да, – неуверенно сказала я, не понимая, что его рассмешило.

– Дурочки! – снисходительно заявил водитель. – Согласились бы сами, и никто бы вас насиловать не стал!

Я помолчала, ошеломленная таким решением нашей проблемы. Потом сказала:

– Да как-то все не по-людски. Никаких ухаживаний, комплиментов… Водки налили, огурец дали… И все.

– Во! – мужик поднял указательный палец. – К вам со всей душой, даже водки налили, а вы фордыбачите!

Домой мы добрались в пятом часу утра. Пошли сразу к Янке, мне совсем не хотелось сталкиваться сейчас с мамой. Подруга прямо в шубе прошла в свою комнату и села на кровать. А я тихонько, чтобы не слышали ее родители, побежала в ванную отогреть заледеневшие руки и лицо. Из меня перла какая-то неудержимая энергия, кровь просто бурлила от адреналина. Я ощущала такой прилив сил, что могла бы запросто свернуть Эльбрус, ну или хотя бы вызубрить все крылатые фразы по латыни. Мне хотелось скакать, орать во все горло. Чтобы умерить свой пыл, я сделала несколько приседаний, потом вернулась к Янке. Она сидела, закрыв лицо руками, раскачивалась из стороны в сторону, и из ее горла летели сдавленные звуки:

– Ах-ха-ха-ха!

Я присела перед ней на корточки и заглянула в лицо:

– Ты чего, Лисименко? Ты ржешь или ревешь, что-то я не пойму?

Она подняла голову и захохотала сквозь слезы:

– По… по…

– Тише, чего разошлась? – шикнула я на нее. Истерика, все ясно. Какие мы нежные! Просто пансион благородных девиц! Подумаешь, хотели изнасиловать! Ведь не получилось же, чего теперь в истерике биться?

– По… жрали… и… уш… ли… Пожрали и ушли, – едва выговорила она сквозь всхлипы и вдруг, замолчав на мгновение, молниеносно катапультировалась из комнаты.

«Затошнило», – решила я и пошла за ней.